Сборник рассказов «А вокруг было лето» — грустные, полные сочувствия истории людей, столкнувшихся с горем и трудностями. Это истории о том, что мир не таков, каким кажется: наше знание о людях, о жизни и о самих себе может оказаться зыбким, но познание мира и собственной души — единственный возможный путь. Рассказы пронизаны печалью и в то же время теплой любовью автора к своим персонажам.

Начало зимы

Было уже за полночь, когда жена предложила заняться поклейкой обоев.

— Сейчас?

— Да. — Она поднялась с дивана.

Жена давно не занималась домашними делами.

Я вышел на балкон и принёс оттуда обои. Недавно мы купили их в супермаркете возле дома. Это были обои с заранее нанесённым клеевым слоем. Один рулон стоил чуть больше двадцати тысяч вон . В ширину — приблизительно в размах моих плеч, в длину десять метров — увесистый рулон. Держа обои в руках, я читал инструкцию и то и дело поглядывал в сторону гостиной, где горела лампа. Не мог поверить, что жена решилась на это.

Не отрывая глаз от инструкции, я крикнул:

— Уверена, что хочешь заняться этим прямо сейчас?

В прошлом месяце у нас недолго гостила моя мать. Нам с женой было не до домашних дел из-за беды, случившейся в нашей семье, и мать решила позаботиться о нас. В первый же день она принялась за уборку: тщательно вымыла все углы, разобрала накопившуюся почту, прочистила вентилятор и промыла его лопасти, полила увядший фикус. Потом взялась за кухню: сварила в соевом соусе перепелиные яйца, потушила свинину и анчоусы с перцем шишито, после чего квартира наполнилась его острым запахом, пожарила морскую капусту, замариновала листья периллы и навела порядок в морозильной камере.

Жена наблюдала за суетливой деятельностью матери остановившимся, безучастным взглядом. Мать пыталась заговорить с ней, но жена не реагировала, хотя и не огрызалась: всё-таки свекровь человек пожилой. Казалось, жена не осознавала происходящее, вернее, не хотела осознавать. Мать пыталась поддержать нас, но не знала как, поэтому свою заботу выражала этими хлопотами. Жене было не до этого, боль утраты была ещё слишком свежа.

Прошло дней десять с тех пор, как мать приехала, и вот как-то среди ночи я услышал громкий хлопок на кухне. Выбежав туда, я застал мать сидящей на полу. Она вся была облита какой-то красной жидкостью. Вид у неё был такой, будто рядом с ней произошёл теракт и её обрызгало чьей-то кровью. В руке мать держала бутылку с ежевичным соком. Этот сок прислали нам из детского сада, находящегося неподалёку от дома, где мы жили. Мы хотели вернуть её, но, убрав с глаз, забыли о ней. Видимо, сок забродил, и когда мать попыталась открыть бутылку, пробку вышибло. Забрызгало не только белую одежду матери, но и всё вокруг: пол, стол, рисоварку, электрочайник. Стена светло-оливкового цвета напротив стола была покрыта причудливыми ярко-красными пятнами, будто какой-то хулиган написал на ней что-то неприличное.

— Ой, что я наделала! Как же быть? — растерянно причитала мать. — Я просто хотела пить, вы же его не пьёте.

Я помог матери встать:

— Мама, ты в порядке? Не ушиблась?

— Какая я неловкая! Видать, это старость. Но разве можно продавать испорченный сок? Бессовестные люди! — Вместо того чтобы пойти в ванную, мать оторвала большой кусок бумажного полотенца и принялась вытирать пол. Вообще-то она очень экономная и в другой ситуации никогда бы не воспользовалась бумажным полотенцем, она и нас заставляла пользоваться тряпкой.

— Мама, оставь, я всё уберу сам!

Неловко склонившись над матерью и заглядывая в глаза подошедшей жене, я как бы спрашивал: «Правда же, мы справимся сами?» Но жена, неподвижно стоявшая рядом, неожиданно очень тихо, но отчётливо, грубо выругалась.

Вытиравшая пол мать остановилась, подняла голову и внимательно посмотрела на невестку. Повисло неловкое молчание. Со стены продолжали стекать кровавые потёки. Жену, похоже, не смутила возникшая неловкость, и она продолжила:

— И что теперь делать?

— Мичжин! — Я мягко взял жену за руку, пытаясь остановить её.

Но она закричала:

— Всё испортила! — И столько боли и мольбы о помощи было в её голосе...

Мы поселились в этой квартире прошлой весной. Общая площадь — двадцать четыре пхёна , жилая — семнадцать. Знакомые отговаривали нас брать кредит на приобретение жилья, время для этого не самое подходящее, но нам было трудно отказаться от этой квартиры, поскольку покупали мы её на аукционе. В большинстве случаев полная цена квартиры ненамного отличается от залога при съёме жилья, а мы не могли найти подходящую квартиру для аренды и устали от частых переездов. Решение далось нелегко, но мы всё-таки отважились на покупку. Для этого нам пришлось взять кредит в банке, составляющий больше половины стоимости квартиры. При мысли о том, какие проценты нам предстоит выплатить, мне становилось плохо. С другой стороны, грела мысль, что это — вложение в наше собственное жильё. Даже разговоры о том, что квартира нам в принципе не принадлежит, пока мы за неё полностью не расплатимся, не могла уничтожить эйфорию от покупки. Жена особенно радовалась тому, что теперь не нужно будет переводить Ёну из одного детского сада в другой. Она считала это самым важным. Возле дома была прекрасная инфраструктура и чистый воздух.

— Мне тоже здесь очень нравится.

Ёну отвлёкся от игрушек и книжек и присоединился к нашему разговору.

— Почему? Милый, почему тебе здесь нравится?

В то время Ёну начал произносить всякие забавные фразы, и жена улыбаясь ждала, что же он скажет на этот раз. Ёну рассмеялся, показал свой розовый язык и ответил:

— Здесь много машинок. Я люблю машинки.

Он имел в виду большое количество автомобилей на восьмирядном шоссе, которое хорошо просматривалось с нашего балкона.

Некоторое время мне не верилось, что у нас наконец появилась собственная квартира. Конечно, выплачивать кредит нам придётся ещё долго, но эта квартира оформлена на наше имя. Двадцать лет я переезжал из одного дома в другой, а сейчас у меня появилось чувство, что я наконец укоренился. Я ощущал себя семенем, прорастающим корнями в тёмную плодородную землю. Правда, семечко это было настолько слабым и маленьким, что силёнок его хватало только на то, чтобы выжить.

Вечером, после работы, приняв душ, я ложился в постель с двояким чувством — гордости и тревоги, словно с трудом добрался до вожделенной земли. Дом наш находился не в центре города, но всё же в пределах кольца, это тоже вселяло в меня гордость. Но вместе с тем и тревогу. Я хорошо понимал: мне предстоит долго и трудно работать. И уставать. Но я гнал от себя эти мысли. Ведь такая тревога свойственна всем главам семей и кормильцам. Так устроена жизнь. Я сам выбрал этот путь.

После оформления покупки, вернувшись домой, мы включили телевизор. Там шла развлекательная передача, участники играли в «газету». Победителем становилась та команда, в которой большее количество игроков сумеет удержаться на всё более уменьшающемся клочке газеты. Участники игры стояли тесно прижавшись друг к другу, обнявшись и корча смешные гримасы. Некоторые заступали за границы газеты, падали, теряя равновесие, и выбывали. Тогда я сидел, смеясь и попивая пиво, но меня не покидало чувство, что я тоже являюсь участником подобной же игры. Газету сложили пополам, потом ещё раз пополам, я стоял, балансируя на одной ноге, крепко обняв жену и сына. Но я победил! И улыбался в нацеленные на меня камеры, испытывая при этом гордость и облегчение.

Университетские друзья поздравляли меня, и в их голосе слышалась зависть. Я отвечал на их поздравления, словно оправдываясь: «Да, у нас теперь есть квартира, но я не чувствую себя разбогатевшим». Один из них отреагировал: «У тебя есть хотя бы квартира, у меня вообще ничего нет».

После переезда новоселье пришлось устраивать несколько раз. Мы приглашали моих родственников и родственников жены, друзей, коллег по работе. В квартире стояли шум и веселье, и в такие дни я забывал о долге банку. Иногда мне казалось, что в договоре и в банковских документах стоит какое-то чужое, не известное мне имя. Ночью, выходя из туалета, я подолгу задерживался на пороге гостиной и всматривался в темноту, потом проверял, всё ли выключено и закрыто, и только после этого возвращался в спальню.

Больше полугода жена обустраивала наше жилье. Каждую свободную минуту она листала журналы «Интерьер небольшой квартиры», «Мебель своими руками» и прочие. Она даже пробовала что-то сделать сама. Желание жить в собственной квартире у жены было больше моего. Оно и понятно: учась в университете, она жила в общежитии; потом, когда занималась репетиторством, ходила по домам учеников и носила с собой туристический коврик, чтобы можно было спать на нём в читальных залах. Такие коврики предназначаются для пикников и отдыха на природе. Жена спала на нём, потому что он лёгкий, его удобно носить с собой и не жалко выбросить. Три раза она пыталась сдать экзамены на государственную службу самого низкого ранга, но неудачно. Ей пришлось работать на подготовительных курсах — их было много в районе Норянчжин. Когда мы с ней поженились, она долго лечилась от бесплодия, у неё было два выкидыша, прежде чем она родила Ёну. За это время мы были вынуждены переезжать пять раз. На всё ушло десять лет, и, надо сказать, далось нам это нелегко. После переезда в свою квартиру каждые выходные жена проводила на балконе, там она что-то резала, красила, занималась сборкой. Она обновила старую кровать, стол, стулья, комод, которые служили нам уже десять лет. Коричневые стулья она выкрасила в кремовый цвет, старый стол — в ярко-оранжевый; от этого гостиная стала светлее и ярче. Так как ей приходилось работать пилой, молотком и гвоздями, она запирала двери на балкон, чтобы Ёну не смог зайти туда и пораниться. В такие моменты Ёну прижимался носом к стеклу балконной двери и хныкал. Я брал ребёнка на руки, и мы шли с ним во двор на детскую площадку. Несколько месяцев после переезда в квартире пахло краской, клеем и лаком. Жена выяснила, сколько стоят мебель и ткани в «скандинавском стиле», цена её расстроила, и она решила, что попробует справиться сама. Мне кажется, для радости ей было мало самого факта переезда в собственную квартиру, ей нужно было пощупать, потрогать, понюхать, приложить ко всему руки, украсить, чтобы наконец осознать, что всё это реально. Как будто ей надоело жить среди просто практичных, но некрасивых вещей. Она решила махнуть рукой на практичность.

Особое внимание она уделила интерьеру гостиной, соединённой с кухней, и это вполне понятно. Она купила в интернет-магазине двухместный диван. Это был поролоновый диван из ДСП, обитый дешёвой тканью. Я не стал возражать. Когда она спросила, одобряю ли я эту покупку, я ответил нейтрально — мол, «неплохо», ведь благодаря её труду квартира становилась уютнее, и мне приятно было видеть жену в приподнятом настроении.

Рядом с диваном мы поставили красивый горшок с фикусом. К тому времени Ёну подрос и перестал таскать камешки из горшка и обрывать листья растения. Своими руками жена сделала деревянную полку и поставила на неё металлические банки, выкрашенные светлой краской, с надписями «LOVE» и «HAPPINESS». Их назначение оставалось для меня загадкой. На одной стене висели семейные фотографии на проволоке, закреплённые прищепками, как выстиранное бельё, но этого жене показалось мало, и на эту же стену она наклеила силуэт дерева, на ветках которого сидели три птицы.

Напротив кухни обустроили маленькую детскую. До этого у Ёну не было своей комнаты. Зная, что Ёну любит прятаться, жена купила на рынке ткань и сшила для его игр настоящий индейский вигвам. Совсем маленьким Ёну заползал в укромные уголки, собирая там на себя пыль и волосы. На окно в его комнате жена повесила рулонные шторы с изображением Робокара Поли, а на двери наклеила буквы с нарисованными зверюшками. К этому времени Ёну начал учить алфавит, у него плохо получалось, так как он был ещё маленький, зато он повсюду рисовал карандашами каракули на поверхностях, которые жена перед этим тщательно вымыла. Обычно она не повышала на сына голос, но в таких случаях мне казалось, что она слишком строга с ним. Ёну никак не реагировал на её замечания, всё тащил в рот, рвал книжки, танцевал, заслышав музыку, и лазил под стол. Иногда он заползал в свой вигвам и засыпал там под собственное бормотание. Лицо у него было при этом спокойное и умиротворённое. Я глядел на его забавную рожицу, и от нежности у меня сжималось сердце. Было удивительно наблюдать, как быстро он растёт, казалось, после каждого пробуждения он становился взрослее. И вместе с ним менялись времена года: в марте Ёну был одним, в июле уже совсем другим. В мае и сентябре все люди разные, на всех нас влияют время и времена года.

Когда мы впервые зашли в эту квартиру, самое большое впечатление на нас произвели кухонные стены. Кухня была вся заставлена старой утварью, и этот беспорядок широко раскинулся на фоне стен, которые изо всех сил пытались выглядеть шикарными. Они были в старомодных обоях с яркими цветами. Тюльпаны шли ровными рядами почти вплотную друг к другу. На белом фоне рассыпаны кричаще-жёлтые пятна со странными чёрными точками, похожими на следы насекомых. Жена строго и привередливо оглядела всё это и прошептала: «Если бы я была хозяйкой этой кухни, я поклеила бы простые светлые обои». Ещё она сказала, что в интерьере главное — это правильная расстановка мебели и подбор цветов, то есть общая гармония. Видно было, что она считала себя большим специалистом в дизайне. Сама она при этом не успевала сходить в парикмахерскую, так как работала, и на ней ещё был маленький ребёнок.

— У нас в квартире тоже вечный бардак.

Но на это жена округлила глаза:

— У нас ведь ребёнок!

Она всегда нервно реагировала на мои замечания по поводу домашнего хозяйства или воспитания ребёнка.

— Мне кажется, в этой квартире тоже жили дети. — Я указал на наклейку с героями мультфильмов на выключателе, на что она огрызнулась:

— Наша квартира гораздо меньше этой, а в маленьких квартирах сложнее соблюдать порядок.

Первым делом, ещё до переезда, жена перекрасила стены. Для этого она обратилась в офис компании, находящийся недалеко от нашего нового дома, и распорядилась выкрасить стены кухни и гостиной в белый цвет, а на стену напротив мойки поклеить нежно-оливковые обои. На фоне белых стен нежно-оливковый смотрелся очень выигрышно. Как жена и предполагала, квартира стала выглядеть просторней и свежей. У оливковой стены жена поставила стол с оранжевой столешницей и матовыми белыми ножками. За этим столом мы потом обедали, пили чай и даже работали. В углу стола жена поставила электрический чайник, тарелку с орешками, коробку с зелёным и травяным чаями и баночку витаминов. Здесь же находились банка с кофейными зёрнами и кофемолка, словно символ повысившегося уровня нашей жизни. Каждый день втроём мы садились за этот стол. Когда приходили гости, мы раскладывали разборный низкий столик и сидели на полу, а в другое время вся жизнь нашей семьи проходила за оранжевым кухонным столом. Мы с женой сидели на табуретках, а для Ёну ставили складной детский стульчик.

Наша жизнь состояла из ничем не примечательных дней, складывающихся во времена года. В ванной в стаканчике были три зубные щётки, на сушилке для белья висели носки трёх размеров, на унитазе лежала маленькая крышка для сына. Лишь потом мы поняли, что такие повседневные мелочи и составляли счастье нашей жизни. За этим столом мы кормили Ёну, ругали его за шалости, хохотали над его смешными репликами, сразу же напуская на себя строгость, чтобы не терять авторитет. За этим столом Ёну учился есть палочками, ронял еду мимо тарелки, скандалил, лазил под стул, плакал и смеялся. Именно на этом столе у нежно-оливковой стены была открыта бутылка, отправленная нам из детского сада, в который ходил Ёну, и именно эта стена была обрызгана ярким ежевичным соком.

Прошло время, и мы с женой старались не упоминать случай с забродившим соком. На следующий день после этого случая мать вернулась домой, а мы с женой продолжили жить как ни в чём не бывало, не думая о том дне, когда, по словам жены, мать «всё испортила». Иногда мне казалось, что время течёт мимо нас — стремительно, как ускоренные кадры кинофильма. Пейзаж, времена года и мир вращаются вокруг нас, и этот вихрь приближается, намереваясь поглотить всю нашу жизнь. Лишь с этой целью прилетали ветра, цвели цветы, таял снег, прорастали упавшие в землю семена. У меня было чувство, будто время охраняет кого-то, действуя против нас.

Прошлой весной мы потеряли Ёну. Он попал под автобус, который сдавал назад. Водитель не заметил мальчика. Ёну погиб на месте. Ему было всего пятьдесят два месяца. Он не успел пять раз встретить новый год, ещё не осознавал, что такое смена времени года, чем весна отличается от лета, а осень от зимы. Иногда Ёну бывал очень непослушным, и мы сердились на него. Он мало отличался от своих ровесников. Обнимаясь, он похлопывал нас по спине своими маленькими ладошками. Сейчас мы не можем обнять его. Не можем поругать за шалости, покормить, уложить спать, успокоить, поцеловать. В крематории, когда мы прощались с Ёну, жена, гладя руками его фотографию, сказала: «До свидания. Спи спокойно», словно мы прощаемся с ним ненадолго и скоро увидимся.

Дети в саду были застрахованы, страховка распространялась и на автобус, поэтому нам полагалась некая сумма от страховой компании. Кроме того, мы получили деньги и от самого детского сада. Сотрудники детсада, видимо, решили, что рассчитались с нами сполна и, по их мнению, проблема решена. Водитель и воспитатель были уволены, и нам чудилось, что в глазах работников читался вопрос: «Чем ещё мы вам можем услужить?» Конечно, никто нас так не спрашивал, но выражение их лиц было именно таким.

Я сам работал в страховой компании, и в связи с этим по району поползли грязные слухи. Я не верил своим ушам и трясся от негодования. Самым страшным было то, что некоторые соседи этим слухам верили. Жена бросила работу и совсем не выходила из дома. Если бы у меня была такая возможность, я бы тоже ушёл с работы и отстранился от всех своих обязанностей, но с семейного банковского счёта ежемесячно высчитывался кредит и высокие проценты, счета за коммунальные услуги, медицинское страхование и плата за телефоны. С одной моей зарплатой выжить было трудно. В это время нам позвонили из компании, где был застрахован автобус. При встрече агент выразил мне соболезнование и официальным тоном объяснил, в каком порядке будет выплачиваться страховка. Затем осторожно протянул мне документ. Нужно было вписать свои имя, фамилию и номер банковского счёта. Мне давно была знакома эта форма. Я тоже так же сухо и деловито относился к чужому горю. Я молча сидел, уставившись на документ, затем вышел на улицу и выкурил три сигареты подряд. Заниматься тяжёлыми делами — обязанность главы семьи. По крайней мере, меня так учили. Но мне казалось, что, вписывая в бланк номер банковского счёта, я прощаю директора детского сада за то, что произошло.

С этих пор в моей душе поселились апатия и равнодушие. Вокруг была только тьма. Возвращаясь домой после работы, я щёлкал выключателем и видел заплаканные глаза жены, сжавшейся в углу тёмной кухни или с дрожащими плечами сидящей в гостиной. В холодильнике стояла коробка с заплесневевшим кимчи , лежали протухшие яйца, в гостиной облетали листья с засыхающего фикуса.

Как-то, задержавшись возле балконной двери, жена безжизненно произнесла:

— Дорогой, там лучше, чем здесь. Потому что там Ёну.

Однажды жена вышла из дома с хозяйственной сумкой на колёсиках, но тут же вернулась. Я спросил, в чём дело, на что она ответила, что чувствует, как люди на улице смотрят на неё. Всегда смотрят, наблюдают тайком, во что одета женщина, недавно потерявшая ребёнка, пробует ли в магазинах рекламируемые продукты, что она покупает, торгуется ли с продавцами на рынке. На это я ответил, что она слишком большое значение придаёт пустякам, и посоветовал ей поберечь себя и не нервничать. После этого жена заказывала продукты только в интернет-магазинах. Она реже стала выходить из дома, зато всё чаще стояла у балкона. Я боялся потерять её.

— Милая, может быть, нам поменять квартиру? — спросил я как-то раз, когда, вернувшись с работы, застал её сидящей в маленьком вигваме.

Жена повернула ко мне залитое слезами лицо и молча кивнула. На следующий день после работы я зашёл в агентство недвижимости. Но выяснилось, что с момента покупки цена квартиры упала на двадцать миллионов вон. Я вышел из агентства и в переулке возле нашего дома выкурил две сигареты. В конце концов мне пришлось отказаться от мысли продать квартиру, а жену обмануть, сказав, что не нашлось покупателя. Конечно, наш банковский счёт пополнился средствами, выплаченными страховыми компаниями, но я считал, что эти деньги мы не имеем права тратить. Хотя мы с женой никогда это не обсуждали, я полагал, что это очевидно.

Мы рассматривали посылку из детского сада, и нам казалось, что в ней крылось что-то зловещее. Непонятно, зачем нам её отправили. На коробке было название компании-производителя «Продукты долголетия», ниже написано: «Стопроцентный ежевичный сок, сделано в Корее». Мы сняли прозрачный скотч, которым была заклеена коробка, открыли крышку и обнаружили сверху открытку с текстом: «Благодарим вас за сотрудничество. Желаем благополучия и счастливого праздника Чусок . Коллектив детского сада „Солнышко“». Раньше на такие праздники мы получали из детского сада сладости, сделанные маленькими детскими ручками, сок нам ещё не отправляли никогда. Возможно, эту посылку прислали по ошибке, новый воспитатель ещё не исправил список адресов, а возможно, таким образом в садике позаботились о своей репутации. Жена рассердилась, обвинив руководство сада в бессердечности. В любом случае это было отвратительно. И тогда я решил спрятать коробку, чтобы она не смущала жену. Случилось это два месяца назад.

Как мы ни старались, пятна со стены отмыть не удавалось. Мы тёрли их мокрыми полотенцами, меламиновой губкой и даже осторожно пытались отчистить ватными дисками, смоченными в ацетоне, но всё было бесполезно. Пятна стали бледнее, но до конца уничтожить их мы не смогли. Чем больше мы тёрли стену, тем непригляднее она становилась. Поэтому мы решили переклеить обои.

Мать вернулась домой. Через некоторое время мы с женой отправились в большой супермаркет. После происшествия мы с ней ни разу не ездили вместе по магазинам. Взяв тележку для покупок, мы поднялись на эскалаторе в отдел, где продавались люминесцентные лампы, батарейки, инструменты для мелкого ремонта. На стеллаже аккуратно были сложены различные виды обоев: обычные бумажные, самоклеящиеся, плёнка для мебели, корейская бумага ханди . Я взял в руки рулон с нанесённым клеевым слоем и стал читать инструкцию.

«Вымачивать обои всего пять секунд».

«Вы легко, без усилий, поклеите обои сами».

«Не нужны никакие дополнительные приспособления».

«Не нужно снимать старые обои».

Я всего лишь прочитал инструкцию, но у меня возникло ощущение, что я проделал тяжёлую работу.

— Может, эти возьмём?

Жена нахмурилась:

— Я бы выбрала однотонные, без рисунка.

— Мне кажется, эти довольно простые, как ты думаешь?

— Других нет?

— Тебе совсем не нравятся?

— Нет.

— На них рисунок такой мелкий и бледный, что его почти не видно.

Жена молчала.

— Может, купим в другом месте?

Жена вдруг побледнела и отвела глаза.

— Купи эти, если они тебе нравятся.

До сих пор жена не доверяла мне самому что-либо выбирать для дома. Держа в руках рулон, я смотрел на жену. Мне показалось, что она хочет побыстрее уйти отсюда. Почувствовав тревогу, я обернулся и увидел молодую женщину, она тоже рассматривала обои. В тележке для покупок сидел маленький мальчик, ровесник нашего сына. В руке он держал печенье в виде фигурок животных, которое так любил Ёну.

После этого жена не вспоминала о поклейке обоев, будто мы и не ходили в супермаркет. Непонятно: то ли её перестала волновать испачканная стена, то ли совсем не было желания чем-либо заниматься. Иногда, придя с работы пораньше или в выходные, я предлагал ей заняться поклейкой, но всякий раз она отвечала «в другой раз», либо «потом». И это — моя жена, которая никогда не оставляла немытой посуду! Такое её равнодушие выглядело странным. Она была большая аккуратистка и тарелки после мытья всегда вытирала чистейшим кухонным полотенцем, приговаривая: «Если уж начал что-то делать, надо обязательно делать это хорошо». Виноград она мыла сначала в растворе соды, потом несколько раз споласкивала водой и регулярно кипятила кухонные и банные полотенца в каких-то растворах — они у неё всегда были белоснежные. Сейчас она вообще не обращала внимания на уродливые пятна на обоях. Я пытался уговорить её: «С другими делами я справлюсь сам, но при поклейке мне необходима твоя помощь». Однако всё было бесполезно. С какого-то времени мы перестали об этом говорить. Но вдруг, поздно вечером в субботу, когда я насмотрелся телевизора и глаза у меня начали слипаться, — именно в этот самый момент жена предложила поклеить обои.

— Мичжин, подержи эту сторону.

— Эту?

— Именно.

Вытянув конец рулетки, жена отмерила два метра тридцать сантиметров, это было с запасом в три сантиметра. Прижав коленом край, она поставила отметку карандашом.

— Сколько нужно таких кусков?

— Три штуки.

— Всего три?

— Да, этого достаточно.

Мы отрезали три куска обоев нужного размера и разложили их на полу гостиной. Это были светлые бежевые обои с маленькими белыми цветочками. По лицу жены было видно — они ей не нравятся, но она усиленно притворялась, что ей это безразлично. Мы переставили стол, стоящий у оливковой стены, в гостиную и отнесли туда же табуретки и детский стульчик, оставив у стены лишь ящик, сделанный руками жены. Затем взяли первый кусок обоев за противоположные концы и понесли в ванную. Набрав в ванну тёплой воды, мы погрузили туда обои и стали ждать, пока разбухнет клей. Потом вынули и осторожно вернули их на кухню, шагая медленно и держа обои, как драгоценность, чтобы не порвать их. Мы опять что-то делали вместе. Подойдя к стене, я встал на цыпочки и дотянулся верхним краем обоев до потолочного карниза. Жена, сидя на полу и придерживая нижний край, сказала:

— Оказывается, мой муж такой высокий!

Я давно не видел улыбку на её лице. Но это была очень грустная улыбка.

Наклеив верхнюю половину обоев, я отошёл, чтобы жена смогла подняться. Затем я наклеил нижнюю половину и принялся разравнивать обои небольшим стеклоочистителем, который нашёлся у нас в доме, так как обойного валика у нас не было. Двигая стеклоочистителем, я наблюдал, как с боков выдавливается густой клей и капает на пол. На всю квартиру едко пахло клеем. На полу мы заранее расстелили старые газеты. Пока я разглаживал обои, жена тряпкой вытирала клей с пола. Первый кусок готов. Мы с женой отошли, чтобы рассмотреть, как это выглядит. На стене, забрызганной соком, эта часть выглядела чистой и аккуратной, и я испытывал некую гордость. Такое же чувство было у меня, когда я поменял люминесцентную лампу в светильнике или прочистил забитый слив в раковине.

— Ух ты! Оказывается, это совсем не трудно.

Кое-как отмыв клей с рук, мы с женой взялись за второй кусок. Теперь нужно было лишь повторить весь процесс. Мы отнесли обои в ванную и положили второй кусок обоев в воду. Я вспомнил, как мы купали здесь Ёну, вспомнил его маленькое нагое тело, родимое пятно на попе, круглый животик, мягкую тёплую кожу и неповторимый детский аромат его тела. Мне показалось, что жена подумала о том же. Мы оба умолкли.

— Может быть, откроем окно на кухне?

— Открой.

Жена распахнула небольшое оконце над мойкой. Оттуда ворвался ледяной ветер. Жена вздрогнула.

— Как холодно!

— Закрыть?

— Нет, оставим ненадолго. Надо проветрить, невыносимо пахнет клеем.

— Хорошо. Тогда берись за тот конец.

Я взялся за свой конец, жена — за другой. Я опять приподнялся на цыпочки, жена придерживала обои внизу.

— Уже ноябрь.

Я вздрогнул от её равнодушного тона.

— Да.

— Нужно достать зимние одеяла.

— Да. Утром прохладно.

— Знаешь что...

— Слушаю тебя.

— Мне кажется, в климате, где чётко выражены все четыре сезона, жить дороже.

— Да, это верно.

— Дорогой...

— Говори.

— Тебе, наверное, тяжело одному содержать семью?

— Нормально. Я справляюсь.

— Я ведь даже не готовлю тебе по вечерам.

— Не волнуйся обо мне, главное, чтобы ты хорошо питалась.

— Знаешь что...

— Я слушаю тебя.

— Сегодня мы поклеим обои, а на следующей неделе...

Я молчал.

— Давай возьмём те деньги. Нам ведь надо расплачиваться с долгами.

Я молчал и чувствовал, как к глазам подступают слёзы.

По ночам мне не спалось, я пытался найти выход из трудного материального положения, которое у нас сложилось, но всё равно не мог предложить жене потратить эти деньги, она бы посчитала меня чудовищем.

— Ты уверена? Сделаем как ты скажешь. — Я сдерживал дыхание и старался говорить спокойно.

— Договорились.

Тщательно разглаживая обои, чтобы не образовалось пузырей, я думал о том, что, наверное, жена решила взять себя в руки. Сегодня для нас — меня, жены и Ёну — важный день. Руки перестали дрожать. Я разгладил верхнюю половину обоев, жена отошла в сторону, давая мне возможность приступить к нижней части. Она вытерла тряпкой выступивший клей.

— Я так радовалась, когда мы сюда переехали. А ты?

— Конечно.

— Это самое лучшее место из всех, где мы жили.

Мне тоже нравился этот район. Я испытывал такое счастье, что не мог спать по ночам, как будто я очень долго шёл сюда и наконец добрался. Это был не центр города, но и не пригород. Квартира была для нас настоящей роскошью. Мы жили, наслаждаясь жизнью и благодаря Бога за всё, что у нас есть. Но всё это было вчера. После смерти Ёну и квартира, и вся наша жизнь потеряли смысл.

Сейчас, держа в руках расползающиеся дешёвые обои, я подумал: «Для чего мы так старались?» Стена, которую мы приводим в порядок, нависала над нами, как скала, как немой вопрос. Мы переезжали из одной квартиры в другую, чтобы найти свой дом, а оказались в безвоздушном пространстве.

— Дорогой, мне кажется, вон там пузырь. Может быть, переклеить?

— Где?

— Вон, видишь?

— Ничего страшного. Через несколько дней пузырь пропадёт.

— А вон там, мне кажется, приклеено неровно.

— Не вижу.

Я сделал шаг назад и стал внимательно рассматривать, как идёт рисунок на обоях.

— Вроде бы всё в порядке.

— Нет-нет, видишь, вот здесь линия пошла неровно.

— Да, ты права.

Я аккуратно снял приклеенный кусок обоев, примерился и наклеил его опять. К счастью, клей ещё не схватился, и это можно было проделать.

Остался последний, третий кусок. Мы с женой взяли его и понесли в ванную.

— Надо было сразу намочить все обои.

— Я боялся, что, пока мы клеим первый, остальные высохнут.

— Постой, я уберу это. — И жена подвинула ящик, стоящий у стены и мешающий мне приклеить последний кусок.

Это была четырёхугольная коробка, которую использовали для хранения вещей и иногда как дополнительный стул. Мы убрали обеденный стол и хотели сразу убрать и этот ящик, но оставили его на случай, если я не смогу дотянуться до самого верха. Под ящиком обнаружилось светлое чистое пятно, куда не попадала пыль. Жена пошла намочить тряпку, а я приложил к стене последний кусок обоев. Сверху я смотрел на узкую спину жены, пока она вытирала пол. Мне было неудобно, и я хотел, чтобы она поскорее закончила и помогла мне. Но она почему-то перестала вытирать и сидела, уставившись куда-то остановившимся взглядом.

— Дорогая!

Она всё сидела, молча и неподвижно.

— Милая!

Жена не отвечала.

— Мичжин, в чём дело? Что случилось?

Держа обеими руками лист обоев, я смотрел на жену сверху.

— Вот здесь...

— Что?

— Посмотри, тут Ёну что-то написал...

— Что там?

— Он написал свою фамилию. — Дрожащей рукой жена указала на стену.

— Не дописал до конца.

Плечи жены заметно тряслись.

— И имя.

— Только одну букву.

— Он знал, как пишется только эта буква.

Жена издала какой-то странный звук и, не выдержав, разрыдалась.

Я не знал, что он умеет писать. Время от времени он черкал какие-то каракули в альбоме для рисования и даже на полу. Но мне не приходило в голову, что малыш, который недавно научился сидеть и ползать, уже стал таким большим, что умеет писать свою фамилию «Ким» и первую букву имени. Мне захотелось похвалить его и погладить по голове. Какими мягкими и блестящими были его тёмные волосы! Мне так захотелось обнять его! Хотя бы раз! Я бы заплатил за это любую цену.

Через кухонное окно влетел новый порыв ледяного ноябрьского ветра.

— Я помню...

— Что?

— Глаза Ёну...

Я не знал, что сказать.

— Глаза нашего ребёнка, когда он смотрел на пламя свечи.

— Помнишь, ты купил торт на мой день рождения? Мы сидели втроём за столом. Ты зажёг свечи. Тогда он впервые увидел, как они горят. Для него это было так удивительно! Ёну не было ещё двух лет. Я спросила, смеясь: «Сынок, что ты мне подаришь? Ведь у меня сегодня день рождения». Помнишь, что он сделал? Он тогда ещё плохо говорил. Он подумал немного и захлопал в ладоши. Захлопал в ладоши, чтобы поздравить меня с днём рождения...

Жена заплакала. Мне в голову пришла мысль, что она похожа на знаменитого пианиста, который закончил играть, и ему стоя аплодирует весь концертный зал. И кидают белые цветы. И она утопает в них. Я стоял над ней и держал в руках конец обоев, будто хотел ими укрыть её от невзгод. Над её головой были светлые бежевые обои с неизвестными белыми цветами. Будто белые похоронные хризантемы преподнесли живому человеку. Люди, которые сочувствовали нам вначале, вдруг стали злыми и бессердечными, словно боялись заразиться нашим горем. Под белыми цветами на обоях жена сидела на корточках, словно закрываясь от ударов соседей по району, которые хлестали её этими цветами на длинных, как розги, стеблях.

— Людям не понять нас.

— Не понять нас, — повторил я за ней.

— Да, они никогда нас не поймут.

Я знал, о чём она говорит. Жена смотрела вверх на меня. Её пустые зрачки были темны, как выключенные лампы. Пальцами она погладила буквы на стене. Мне показалось, что сейчас прибежит Ёну, перебирая своими маленькими ножками, и уткнётся мне в колени. Потом обнимет свою маму и похлопает её маленькими ладошками по спине. Но этого не произойдёт. Никогда больше не произойдёт. Эта мысль вонзилась мне в сердце, как острый нож. Я опустил голову. На пол кухни упали мои слёзы. Я стоял, держа обои, с вытянутыми вверх руками, словно наказанный ребёнок. Клей капал на пол, как гной из воспалившейся раны. До настоящей зимы было ещё далеко, она только начиналась, но я чувствовал, как холод охватывает меня. Руки тряслись.