пер. с яп. А. Н. Мещерякова, С. В. Смолякова
.– 336 с.
Кавабата писал эту свою книгу коротких рассказов всю жизнь, добавляя в нее новые тексты, меняя их местами, а бывало и выбрасывал из книги то, что казалось ему неподходящим для нового сборника. Многочисленные издания отличались друг от друга составом, но выходили под одним и тем же названием — «Рассказы на ладони». Кавабата говорил, что эта книга — самое любимое его детище.
Тончайшее понимание того, как устроен человек, рожденный японской культурой, нашло не только международное признание. В Японии писателю было присвоено звание «человека-сокровища». Шедевры Кавабата позволили всему миру ощутить, что это значит — родиться японцем.
НЕМОЩНЫЙ СОСУД
Антикварная лавка располагалась на перекрестке. Перед входной дверью на тротуаре стояла фарфоровая статуя бодхисаттвы Каннон ростом с двенадцатилетнюю девочку. Когда мимо проезжали трамваи, стеклянная дверь дребезжала, вместе с нею дрожала и статуя. Каждый раз, когда я проходил мимо лавки, мне становилось не по себе — а вдруг упадет и разобьется?
Однажды мне приснился сон...
Статуя вдруг покачнулась и стала падать. Я хотел поддержать ее, но неожиданно руки Каннон отделились от туловища и обняли меня за шею. Я отскочил — было что-то жуткое в оживших вдруг руках безжизненной статуи и в холоде ее фарфоровых объятий. Каннон беззвучно падает и разбивается на мелкие кусочки.
И тут, непонятно откуда, появляется Она и, присев на корточки, торопливо собирает разлетевшиеся во все стороны блестящие осколки фарфора. Пораженный Ее внезапным появлением, я пытаюсь что-то сказать в свое оправдание — и просыпаюсь.
Я попробовал истолковать свой сон.
«Так же и вы, мужья, обращайтесь благоразумно с женами, как с немощнейшим сосудом...». В то время мне часто вспоминалась эта фраза из священного писания. Слова «немощный сосуд» всегда ассоциировались с чем-то, сделанным из фарфора. И еще: таким немощным сосудом была для меня Она. Действительно, девушка — это нечто легкобьющееся. Что для нее любовь? Саморазрушение — можно ведь и так сказать. В моем сне — не собирала ли Она торопливо свои собственные осколки, свое собственное, вдребезги разбитое тело?