.– 224 с.
«Закон Архимеда»
1
Ма На изящным пальчиком легонько потыкала Чжу Аньшэня через мягкий кокон одеяла.
Был уже второй час ночи. Притворяясь спящим, Чжу Аньшэнь лишь что-то буркнул. Плотно завернутый в одеяло, как мумия, он не шелохнулся. Ма На шумно выдохнула через нос и усмехнулась. Словно змея, очнувшаяся от спячки и приметившая в темноте добычу, она жаждала проявить все свои способности…
— Кончай прикидываться, я же вижу, что ты не спишь, — прошептала она, источая влажно-жаркий аромат женского естества.
Она выждала несколько секунд, после чего ее белоснежная рука поползла вверх по одеялу. Алые ногти пылали ярким пламенем — не далее как позавчера Ма На потратила в ближайшем маникюрном салоне шестьдесят юаней, чтобы навести марафет, и теперь по-кошачьи пошкрябывала одеяло, в которое закутался Чжу Аньшэнь, нашептывая становящуюся все более откровенной нежно-интимную дребедень.
— Я знаю все твои мыслишки.
Чжу Аньшэнь все это время молчал и никак не отвечал на столь явные домогательства. Он долго не решался повернуться к этой обворожительной прелестнице, и ему оставалось только довериться темноте одеяла.
Ма На легла на бок, пристроившись поближе к Чжу Аньшэню, и продолжила не без обиды шептать:
— Давай же, войди в меня, ты так всхрапываешь, что мне уже не уснуть.
Пока она городила всю эту чушь, Чжу Аньшэнь места себе не находил. Наконец он глухо отозвался:
— Что за бред, кто это всхрапывает? Всхрапывают только хряки! — В его голосе отчетливо слышались отвращение и злоба. — Задолбала уже, спи давай!
Ма На, девушка умная, все поняла. Она не рассердилась, так как никогда не брала в голову всякие пустяки. Надо сказать, мужчин на ее пути встречалось словно машин на пароме, и если бы она всерьез воспринимала каждое слово этих уродов, то давно бы уже перерезала себе глотку или повесилась.
— Ну, значит, ты и есть хряк, потому что я отчетливо слышу, как ты всхрапываешь, — чарующе прошептала Ма На и еще теснее прижалась к Чжу Аньшэню.
Она действовала крайне осторожно, продвигаясь вперед по сантиметру, как гусеница. Проделав уже две трети пути по одеялу, она вдруг изловчилась и скользнула прямо в кокон, к Чжу Аньшэню.
Сначала Чжу Аньшэнь сопротивлялся. Словно напуганная черепаха, он демонстративно выставил свой воображаемый панцирь и головой зарылся поглубже в подушку.
— Нет… не приставай… какая же ты… У нас ведь честный уговор!
Однако едва к нему крепко прижалось округлое, разгоряченное и податливое тело, его строптивость растаяла как дым. Чжу Аньшэнь хотел было воспротивиться, но это было все равно что отмахиваться легким перышком от раскаленного угля — в один миг тот сжег его без остатка. Из горла Чжу Аньшэня вырвался неестественно звонкий выкрик, он извернулся и оголодавшим тигром стремительно подмял под себя доставшийся ему прелестный трофей. Теперь, когда их глаза оказались друг против друга, искрящийся взгляд лисы-кокетки полностью сосредоточился на лице мужчины. В тот же миг она вся напряглась в замешательстве. Наружность Чжу Аньшэня и правда поражала, и Ма На инстинктивно стала отталкивать его. От его жуткого уродства у нее перехватило дыхание сильнее, чем от грубого напора и грузной тяжести.
Лицо Чжу Аньшэня было ужаснее всех мужских лиц, которые Ма На когда-либо встречала. А уж ей-то какие только монстры не попадались: и великаны-мастодонты, и толстомордые ушастики, и прохвосты с крысиными глазками, и обладатели торчащих наружу заячьих зубов, и посланцы судьбы с обезьяньими ушами, и косолапые увальни с носом-картошкой, и даже горбуны — в общем, уроды всех мастей, однако Чжу Аньшэнь переплюнул их всех.
Как бы это выразиться? От его мерзкого вида перехватывало дыхание, при этом он был отвратителен везде и сразу, а не какой-то определенной частью тела. Более того, он сочетал в себе все уродства, которые Ма На доводилось видеть в самых разных мужчинах. Как в тарелке со всякой всячиной, в нем чего только не было намешано, и все пробуждало в ней животный страх: и глаза, и нос, и зубы, и брови, и волосы, и кожа. Другого такого чудища, как говорится, и днем с огнем не сыщешь. Немного смягчали отталкивающее впечатление его скромность и щедрость, и все же к принятию окончательного решения Ма На подтолкнуло то, что у нее вот-вот должны были начаться «женские дни», а это означало, что ее бизнес больше чем на неделю накрывался медным тазом. Но на счастье именно тогда к ней и заявился этот боязливый, застенчивый уродец. С выражением робости и полной безысходности на лице он промямлил, что если она притворится его невестой и вместе с ним навестит его родителей, отлучившись из города на два-три дня, то заработает тысячу юаней.
Сначала Ма На сомневалась — все-таки такая просьба выглядела абсурдной и даже пугающей. Возможно, ей было бы спокойнее, изображай она невесту какого-нибудь красавчика, а не такого урода. В душе у нее то и дело возникало подозрение, что этот тип какой-нибудь псих или маньяк, который, чего доброго, где-нибудь ее прикончит. С другой стороны, Ма На за свою жизнь кого только не встречала. Мужики, которые просто искали удовольствие на стороне, у нее подозрений не вызывали. Такие обычно без всяких обиняков сразу шли в бой: расстегнули ремень, сделали свои дела, иной раз даже и слова не говорили. А этот гадкий уродец во время их первой встречи смотрел на нее с надеждой и мольбою в глазах, в разговоре проявлял раболепие и даже предъявил ей свое удостоверение личности, рассказав, кем работает и где конкретно проживает. Как правило, среди клиентов парикмахерских салонов1, задумавших развлечься, такие дурачки не встречаются. С их языков не слетает ни одного правдивого слова: недавно женившиеся говорят, что только-только развелись, а женатики с многолетним стажем обвиняют своих жен во фригидности.
В тот вечер этот уродец во время разговора вытащил из кошелька пять бумажек с изображением дедушки Мао2 в качестве аванса, пояснив, что по завершении дела он выплатит ей вторую половину. Ма На тут же поджала губы и, хмуро глядя на деньги, спросила:
— Ты же не извращенец?
Лицо уродца вдруг резко стало серьезным, казалось, он вот-вот разозлится, словно своим вопросом она задела его достоинство.
— Хочешь верь, хочешь нет, а я тебя даже пальцем не трону, обещаю!
По его тону и взгляду Ма На сразу же поняла, что ему можно довериться. Женщины ее профессии умеют определять, у кого что на уме, поэтому стоило ей лишь мельком взглянуть на мужчину, как она с точностью понимала, что за тип перед ней. А может быть, в ней проснулось сострадание: и правда, кто согласится быть женою такого урода? Ладно бы он был толстосумом, сорящим деньгами направо и налево, или сынком какого-нибудь влиятельного чиновника… Можно сказать, именно его безобразная наружность и успокоила Ма На. Она решительно приняла деньги, а для спокойствия еще и буркнула: «Кто при деньгах, тот и друг. Что я, дура, отказываться от такой легкой работы?»
— Не люблю, когда на меня пялятся, мне от этого не по себе, и вообще, ты меня сейчас раздавишь, — кокетливо произнесла Ма На и с силой отпихнула от себя Чжу Аньшэня.
В темноте ей было слышно частое хриплое дыхание мужчины, сгорающего от желания. Сейчас он походил на разъяренного быка, которого вдруг стреножили. Из его глотки то и дело вылетало страдальческое мычание, от возбуждения лицо налилось кровью и теперь напоминало свиную печенку, отчего сделалось еще безобразнее. Воспользовавшись заминкой, Ма На поспешно отвернулась, зарылась в подушку и умостилась поверх одеяла, разведя ноги. Она решила, что такая поза подходит лучше всего — пусть делает, что хочет, лишь бы глаза его не видели. Конечно, не ей диктовать свои условия, девушкам ее рода занятий вообще не пристало выбирать клиентов, но это лицо не на шутку пугало Ма На, особенно сейчас. Пролежав какое-то время, она так ничего не дождалась. Мужчина с хриплым стоном повалился рядом, как подстреленное животное, и остался лежать недвижим, тяжело дыша.
— Что такое? — Не меняя позы, Ма На с любопытством покосилась в сторону Чжу Аньшэня. — На импотента ты не похож… Вы, мужики, только на словах бойцы, а как дело до сражения доходит, так тут же сдуваетесь.
Не сдержавшись, она разразилась легкомысленным хохотом. В интимных сумерках этот ее преувеличенный смех казался совершенно излишним, в нем слышались презрение и гордыня. Чжу Аньшэнь молча подтянул к себе одеяло и снова туго запеленался.
Ма На даже расстроилась. Ее клиент оказался уродом не только внешне, его поведение тоже настораживало. В одну минуту он вдруг изменился до неузнаваемости. Неудивительно, что он не смог найти себе жену. И поделом! А вдруг он и вправду импотент, а она только что так жестоко посмеялась над ним, задев за живое? Ведь все мужчины пекутся о своей репутации, особенно в таком деле. Рассуждая так, Ма На почувствовала некоторую неловкость: ей никогда не удавалось сдержать свой язык при общении с клиентами. Чтобы снова снискать милость Чжу Аньшэня, она аккуратненько придвинулась к нему под самый бок. Но она и подумать не могла, что едва коснется его своим пальцем, как он вмиг оживет и, словно ужаленный, рывком усядется на кровати, натянув на себя одеяло.
— Эй, держись-ка лучше от меня подальше! — прикрикнул на нее Чжу Аньшэнь. — Между нами ничего быть не может!
С этими словами он снова повалился на кровать, демонстративно повернулся к Ма На спиной и заснул.
«Больной! — злобно подумала Ма На. — Настоящее чудовище!» Отчасти она даже раскаивалась, что согласилась, дура такая, поехать с этим уродом к его родителям.
Сперва они планировали провести в деревне лишь одну ночь и на рассвете сразу вернуться в город, однако домашние ни в какую не хотели их отпускать — раз уж они в кои-то веки к ним выбрались, то должны задержаться как минимум дня на два-три. Чжу Аньшэнь был в семье самым младшим, у него было три сестры, которые уже давно повыскакивали замуж. Но узнав, что из города приехал младший брат, да еще и с красавицей невестой, они все захотели полюбоваться на его долгожданную избранницу, так что, начиная со вчерашнего вечера и вплоть до утра, в родительском доме проходили непрерывные визиты сестер с мужьями. Его матушка радовалась, словно наступил Новый год, она собрала вокруг себя дочерей и все хлопотала, распределяя обязанности: кто поедет в поселок закупать спиртное и сладости, кто забьет и ощиплет кур, кто займется тестом и испечет лепешки, кто пригласит родственников и знакомых. Так уж повелось в родных местах Чжу Аньшэня — первую встречу с невестой следовало обставить со всей помпой, а родственники вдобавок должны были преподнести невесте подарки. Поэтому целый вечер Чжу Аньшэнь не находил себе места. Если бы он заранее знал, что все обернется именно так, то ни за что на свете не привез бы в родительский дом фальшивую невесту.
Чжу Аньшэнь и правда заранее не обдумал свою поездку как надо. В этот раз его поспешный приезд был вызван тем, что его уже давно болевший отец в последнее время почувствовал себя хуже. Мать, переживая, что Чжу Аньшэнь так и не застанет отца в живых, попросила дочерей позвонить ему и попросить срочно приехать домой. Сестры в разговоре стали рыдать и причитать, увещевая его: «Братец, тебе пошел четвертый десяток, нашим родителям уже снится, как они будут нянчить внуков, а ты все никак не найдешь себе жену, чтобы обзавестись семьей. Хватит уже слоняться в городе бобылем, а то дождешься, что отец так и умрет в ожидании…» Чжу Аньшэня пронзила такая душевная боль, будто в его сердце воткнули что-то острое. Он весь содрогнулся, и из глаз выкатились две крупные слезы. Он осознал, какой он плохой сын — ведь все эти годы родители и сестры терпели горести и страдания ради того, чтобы он получил образование. С большим трудом его пристроили в сельхозинститут административного центра провинции. Там давали неполное высшее образование, и учился он управлению животноводством. Ничего хорошего об учебе он вспомнить не мог, а после окончания института его распределили зоотехником на одну из животноводческих станций. Его однокурсники — те, что имели нужные знакомства и связи, — в большинстве своем устроились как надо, и только таким как он, у кого не было покровителей и кто лицом не вышел, пришлось покориться судьбе.
На животноводческой станции он с утра до ночи возился с разной скотиной. Работа его, по сути, не сильно отличалась от деревенской, и все же здесь он получал стабильный доход, что вызывало зависть у многих его земляков. Чжу Аньшэнь до сих пор вспоминал, как под руководством своего наставника помогал случать животных. Посудите сами, каково это было молодому парню, которому едва исполнилось двадцать с лишним лет и который еще никогда не держал девушку за руку, увидеть дикую сцену случки. Можно себе представить его потрясение. Помнится, тот племенной бык, который своими размерами напоминал Нюмована3, увидев незнакомую корову и решив показать всю свою мощь, утробно взревел, ринулся к ней и горделиво закинул на нее свои передние копыта. Его детородный орган, подобно кочерге, беспорядочно тыкался в коровий зад. Испуганная телочка перебирала копытами, силясь убежать, и уже давно бы это сделала, если бы не Чжу Аньшэнь с наставником, которые преградили ей путь к отступлению. Когда же наступил ключевой момент, наставник вдруг попросил подсобить — поднять коровий хвост, чтобы быку было удобнее попасть куда следует. В тот день, когда Чжу Аньшэнь стал свидетелем того, что произошло между быком и коровой, он, помимо сильного возбуждения, в еще большей степени испытал отвращение. Особенно омерзительным ему показалось дикое мычание быка и повисшая на его морде и шее пена — от этого зрелища Чжу Аньшэня прямо там и вырвало. Наставник, который все это время недовольно щурил на него свои глазки-гусеницы и мусолил во рту сигарету, увидев, что Чжу Аньшэнь, словно баба на сносях, присел у загона на корточки, чтобы проблеваться, насмешливо процедил:
— А ты и впрямь еще сосунок, выходит. Даже не верится, что в институте ты девок не трахал.
Об этом лучше было не вспоминать. Разумеется, Чжу Аньшэнь и рад был бы делать это, тем более что по вечерам романтичная обстановка в кампусе весьма к любви располагала. Однако это оставалось прерогативой других, Чжу Аньшэнь все годы учебы оставался в стороне от подобных развлечений. В одиночку он пропадал в читальном зале или забивался куда-нибудь в угол аудитории, изо всех сил притворяясь, что ему нет никакого дела до остальных и что он целиком погружен в учебу. Четыре года учебы обернулись для Чжу Аньшэня сущим кошмаром — и все из-за его жуткой наружности. Пока был подростком и учился в школе, он мало знал об интимной стороне отношений мужчин и женщин, и если даже какой-то озорник над ним насмехался, Чжу Аньшэнь не придавал этому особого значения, потому как считался отличником и любимцем учителей. Но в институте началась совершенно другая жизнь: буквально за одну ночь он осознал себя жутким уродом и отдался во власть стыда. С тех пор проблема собственной внешности стала остро его волновать. На выходных и в праздники в их группе непременно устраивались выезды за город или дискотеки в общежитии, характерной чертой которых была возможность интимных соприкосновений. Но, к его ужасу, из-за эмоциональных нагрузок, а может, просто из-за акклиматизации, в эндокринной системе вдруг произошел сбой, и на его и без того уродливом лице, словно мартовские завязи цветов, повыскакивали прыщи. Физиономия стала похожа на задницу старой обезьяны, поэтому у Чжу Аньшэня не хватало смелости присоединиться к веселым студенческим сборищам.
Он даже тайком сходил в медпункт на консультацию, где медсестрой работала здоровенная тетка средних лет, которая, по слухам, приходилась родственницей кому-то из институтского начальства. Целыми днями она орудовала бамбуковыми спицами, воодушевленно подхватывая нитки из пестрых клубков, что делало ее похожей на старую игривую кошку. Бывало, если к ней заходили студенты, она долго не обращала на них внимания, пока наконец не освобождала одну руку от своего вязания, чтобы для вида пощупать шею больного или надавить палочкой на его язык и заглянуть в горло. Затем следовал вердикт: «Ничего особенного, пей больше воды и соблюдай гигиену». Похоже, единственной панацеей от всех бед была вода. Когда на прием явился Чжу Аньшэнь, спицы в ее руках двигались как обычно, но когда она искоса взглянула на него, то вдруг застыла с разинутым ртом, забыв, что хотела зевнуть. Было совершенно очевидно, что внешность этого парня сразила ее наповал. Но поскольку ей приходилось видеть самых разных людей, она тут же надела на себя маску профессиональной беспристрастности и заявила: «Ничего особенного, у тебя ведь период полового созревания. Поменьше ешь острого и, главное, не дави прыщи, соблюдай гигиену, и они сами пройдут». Однако после деликатных уговоров Чжу Аньшэня врачиха все-таки снизошла до того, чтобы выдать ему две коробочки с витаминами. Для такой скупердяйки, как она, которая принципиально никому ничего не выписывала, это было неслыханной щедростью. А может быть, ей просто не хотелось долго пялиться на его уродливое лицо, вот она и решила побыстрее его выпроводить.
И все-таки даже его прыщавая физиономия привлекла к себе внимание одной одногруппницы. Как-то раз по пути в аудиторию, где по вечерам студенты занимались самоподготовкой, его вдруг нагнала и нежно окликнула девушка по имени Сяо Сяохун. Вокруг уже сгустились сумерки, никто к ним не приглядывался, а девушка между тем, словно шпионка из кинофильма, молниеносно передала ему небольшой пакетик и так же быстро произнесла:
— Протирай этим лицо. Мой младший брат пользовался, ему сразу помогло. Протирай каждый день, как написано в инструкции.
Чжу Аньшэнь даже не успел как следует разглядеть девушку, а та уже скрылась из виду. Все случилось мгновенно — словно ничего и не произошло. Но именно эта мимолетная забота вдруг разбудила спящее до сих пор сердце Чжу Аньшэня.
Вернувшись в тот вечер в общежитие, Чжу Аньшэнь тотчас вынул из пакетика небольшую пластиковую бутылочку белого цвета, на которой была приклеена этикетка: «Лосьон с цинком, для наружного применения, используется как вспомогательное средство при аллергии, фурункулах, экземе и кожном зуде». За все свои двадцать лет Чжу Аньшэнь впервые получил подарок от девушки, тем более такой подарок, в котором он сейчас действительно нуждался больше всего на свете. Наконец-то он избавится от своих переживаний, не будет страдать, думая, что останется таким навсегда. Не в силах унять бешеное сердцебиение и дрожь в пальцах, он так крепко обхватил бутылочку, что та стала скользкой от его пота; Чжу Аньшэню чудилось, будто он сжимает обжигающее сердце той самой девушки. Прежде чем лечь в кровать, он тайком прокрался в умывальную комнату и там, в углу, при тусклом свете лампы, словно юная дева, которая впервые решила накраситься, взял ватный диск, смочил его прохладным, словно святой источник, лосьоном и тщательно протер лицо. И пускай от резкого запаха лосьона у него защекотало в носу и зажгло кожу, ему еще никогда не было так приятно. Ему даже показалось, что в этом зловонном препарате он уловил какой-то благоуханный девичий аромат. Улегшись в кровать, он еще проворочался полночи, представляя себе ту девушку, Сяо Сяохун, чей образ то прояснялся, то вдруг снова затуманивался. Чжу Аньшэнь вновь и вновь мысленно прокручивал слова Сяо Сяохун, подобно тому, как во время бессонницы считают баранов, и почти каждый раз ему казалось, что он что-то упустил. Он упорно верил, что она наговорила ему кучу важных вещей, просто все произошло настолько неожиданно, что он растерялся и едва не лишился чувств.
Для Чжу Аньшэня тот период стал очень значимым. Примерно после двух недель ежедневного протирания лосьоном состояние его кожи заметно улучшилось и красные прыщи сошли на нет. Вера и благодарность, которые приходят после избавления от тяжелого недуга, поселившись в Чжу Аньшэне, неожиданно сделали его совершенно другим человеком. Апатичный и молчаливый прежде, теперь он мог во время занятий перекинуться с другими парой фраз или даже посмеяться. На уроках физкультуры он добровольно вызывался поучаствовать в соревнованиях по баскетболу, проявляя лучшее качество крепкого деревенского парня — выносливость; так что теперь и окружающие стали смотреть на него другими глазами.
Ежедневно около шести часов вечера студенты спускались из общежития в столовую и каждый из них непременно брал с собой один, а то и два пустых термоса. Перед ужином все эти пестрые бутылочки складывались в общую кучу у входа в комнату, где брали горячую воду, а уже на обратном пути владельцы термосов наполняли их доверху кипятком и попарно разбредались по комнатам. Это стало уже своего рода студенческим ритуалом. Чжу Аньшэнь, пусть и не вышел внешностью, зато был наделен физической силой. Как-никак рос он в деревне и в страдную пору вместе с семьей вкалывал в поле. Чжу Аньшэнь старался побыстрее поужинать, после чего быстро покидал столовую и летел прямиком к комнате, где набирали кипяток. Там он безошибочно выуживал из пестрой кучи два термоса Сяо Сяохун (на них были стикеры с ее именем и курсом). Иногда он еще прихватывал и два термоса подруги Сяо Сяохун, которая жила с ней в одной комнате. Втихаря он наполнял их термосы кипятком, а затем, неся в каждой руке по две штуки и чуть ли не подпрыгивая от переполняющей его энергии, возвращался назад. Женское общежитие располагалось прямо напротив мужского, день-деньской по нему сновали разряженные красотки, притягивая взгляды парней, которые, глядя на них, уносились мыслями далеко-далеко. Уже на лестнице, ведущей в темный узкий коридор, разливался чудный аромат косметики. Чжу Аньшэнь своим поведением напоминал прекрасно обученного доставщика воды — не глядя по сторонам, он топал прямо вперед, и даже если ему встречались одногруппницы, он их словно не замечал. Наконец, боясь лишний раз вздохнуть, ставил термосы у нужной двери. Освободившись от ноши, Чжу Аньшэнь с облегчением поворачивался на сто восемьдесят градусов и, словно постучавший в чужую дверь хулиганистый мальчишка, побыстрее убегал. При этом изо рта у него вырывалось подобие залихватского свиста, словно он выполнил очень важную миссию.
Однако его деятельность по доставке термосов долго не продлилась, поскольку насмешницы-девчонки, сдобрив эту пикантную новость соответствующими приправами, очень быстро разнесли ее по всем углам. Сперва эта новость преподносилась в весьма позитивном ключе. Они говорили: «В нашей группе появился живой Лэй Фэн4, призываем всех парней брать пример с Чжу Аньшэня». Но потом высказывания приобрели неприятный характер, и одногруппники заговорили уже по-другому: «Жаба мечтает отведать лебяжьего мяса, разве это не смешно?..» Несколько парней, которым очень нравилась Сяо Сяохун, теперь воспринимали Чжу Аньшэня как разбойника с большой дороги, который покусился на их богатство. Переделав имя Квазимодо из романа Гюго «Собор Парижской Богоматери», они даже придумали Чжу Аньшэню ехидную кличку Чжузимодо. Поэтому теперь меж собой они говорили: «Смотрите-смотрите, как страстно Чжузимодо копирует Лэй Фэна… Чжузимодо снова отправился угождать… Чжузимодо влюбился в нашу прелестную Сяо Сяохун».
Как-то раз во время вечерней самоподготовки один парень, изображая прелестную деву, тонким пронзительным голоском обратился к своему соседу по парте: «Квазимодо, я красивая?» Тот моментально ему подыграл: «Даже очень, Эсмеральда!» Все вокруг на миг остолбенели, а после разразились громким хохотом… Когда все успокоились, то из угла неожиданно раздался гневный голос: «Эй вы, это уже слишком!» Это была Сяо Сяохун. Ее лицо выглядело жутко: словно вымороженное на ветру, оно побледнело почти до синевы. Никто и никогда не видел ее в таком состоянии. После этого случая все заметили, что Сяо Сяохун больше не оставляет свой термос у входа в комнату, где набирали кипяток, она его вообще нигде не оставляет, предпочитая, словно сокровище, всегда носить с собой, чтобы ни у кого не возникало соблазна поухаживать за ней.
В то время единственным убежищем для Чжу Аньшэня стала его затянутая москитной сеткой кровать. В свободное от занятий время он укрывался там, поэтому соседи по комнате видели лишь его размытый силуэт, напоминавший фигурку набожного монаха, медитирующего, отвернувшись к стене. Чжу Аньшэнь никогда не заговаривал первым, и даже если другие обращались к нему по какому-то делу, он ничего не отвечал, словно онемел. Он постоянно торчал в своем маленьком пространстве за пожелтевшей от времени сеткой, читал книжки, слушал маленький радиоприемник или просто бездумно смотрел в одну точку. Он практически перестал участвовать во всех коллективных мероприятиях, и со временем одногруппники почти забыли о его существовании. В тот период единственным увлечением Чжу Аньшэня было пойти перед самым отбоем на стадион и как следует там выбегаться. Он нарезал круг за кругом, развивая предельную скорость, пока с него не начинал ручьем лить пот. Он сторонился всякого, кто пытался завести с ним беседу. Только в полной тишине на темной гаревой дорожке он чувствовал, что одиночество его отступает — здесь его окружал свежий воздух, а над головой высилось такое же, как в родной деревне, бездонное темно-синее небо. Иногда, когда на его хмурое, тревожное лицо падал лунный свет, он прикрывал веки и бежал в темноте, полностью отдаваясь своим чувствам. Только в такие моменты ему удавалось отогнать выпавшие на его долю испытания, забыть о злобных взглядах и постоянных насмешках окружающих. Он никак не мог понять, почему Всевышний послал его на землю именно в таком облике и почему их так называемый ученический коллектив студентов, приехавших из самых разных уголков страны, за исключением доброй Сяо Сяохун, оказался таким жестоким и высокомерным. Лица окружающих все как одно казались ему по-звериному хищными и полными ненависти.
Первая любовь Чжу Аньшэня, а лучше сказать, его тайная и неразделенная студенческая любовь, погибла, не успев родиться.
2
Когда Ма На проснулась, мужчина, с которым она делила кровать, уже куда-то ушел, оставив после себя разоренное лежбище, напоминавшее собачью лежанку.
Ма На, звучно зевая, стала томно натягивать на себя одежду. Она надела кремовый кашемировый джемпер, чей вырез сердечком пусть и не был слишком глубоким, но зато выгодно подчеркивал ее гордо выпирающую полную грудь. Ее бедра обтягивала сиреневая полосатая юбка-карандаш средней длины. Наряд дополнили телесного цвета чулки, а также тонкий черный ремешок из кожи с брутальной металлической пряжкой, который подчеркивал стройность ее фигуры. На самом деле сегодняшний наряд был куда более сдержанным, нежели тот, что Ма На носила обычно. Оплачивая ее услуги, Чжу Аньшэнь выдвинул одно-единственное условие — никаких вызывающих костюмов. Поэтому перед поездкой Ма На хорошенько потрудилась над своим гардеробом, чтобы выглядеть как приличная девушка. Она даже не осмелилась нанести макияж, оставила только маникюр. Сказать по правде, Ма На претило само выражение «приличная девушка», уж больно оно контрастировало с «падшими женщинами», к числу которых относилась она сама. Словно речь шла о хорошем и плохом, о красивом и уродливом, о настоящем и фальшивом.
Хотя, пожалуй, иной раз — крайне редко — ей тоже вдруг хотелось стать «приличной девушкой», чистой и невинной, которая живет себе честно и в которую никто не тычет пальцем. Однако жизнь Ма На походила на сточную канаву, соскользнув в которую она вымазалась с головы до ног. Давным-давно, повинуясь воле родителей, она, совсем еще молоденькая, впопыхах вышла замуж за мужчину из соседней деревни. Только после свадьбы она поняла, что ей в мужья достался горький пьяница, который без ста грамм своего пойла отказывался от еды. А стоило ему напиться, как он распускал руки и избивал Ма На так, что на ней не оставалось живого места. Сколько раз, не выдержав насилия, она убегала к родителям, но в результате поддавалась на уговоры мужа и возвращалась снова к нему. А потом начиналось все по новой, доходило даже до того, что он на два дня запирал ее в темной кладовке без еды и воды. В конце концов она нашла способ от него сбежать и уехала подальше от родных мест, где ей встретился земляк, ставший ее покровителем. Но кто же знал, что этот человек окажется таким непорядочным. Вдали от родного дома он промышлял сутенерством и вместе со своими дружками ловил на крючок миловидных девушек, вовлекая их в грязный деревенско-городской бизнес. На первых порах Ма На, разумеется, пребывала в полном неведении и даже не поняла, как попала в расставленную для нее ловушку. Сначала ее чем-то опоил и изнасиловал друг земляка, а потом, где посулами, а где угрозами, ее стали принуждать к сотрудничеству. Ей объяснили, что если она будет послушной девочкой, то сможет легко зарабатывать большие деньги. К чему возвращаться к прежним страданиям? Таковы уж люди — если оступились один раз, то оступиться повторно для них уже ничего не значит. Поэтому, когда этот уродец нанял ее для того, чтобы она два дня играла роль порядочной девушки, ей представилась возможность, с одной стороны, заработать легкие деньги, а с другой — в какой-то степени исполнить свою мечту. Собственно, почему бы и нет?
Сразу после завтрака в доме поднялась суматоха.
Сначала со двора донеслось бодрое шарканье метлы, потом раздался грохот передвигаемой мебели, затем где-то снаружи пронзительно закудахтали и захлопали крыльями мечущиеся по двору курицы, и за всем этим шумом слышались громкие разговоры и смех. Короче говоря, в общей атмосфере воцарившегося хаоса проступала плохо скрываемая радость, и это несмотря на то, что в доме лежал парализованный дед.
