На страницах этой книги вы встретитесь со знаменитыми историческими личностями и сказочными героями, министрами хэйанского двора и юными красавицами, монахами и монахинями, торговцами сельдью и солеварами, оборотнями и голодными демонами. Они поднимаются на небо и спускаются в ад, путешествуют по подводному миру и посещают сказочные острова. Но всеми ими движут высшие силы — боги и будды.

Предлагаем Вашему вниманию один из рассказов.

Ад

На шестой день шестого месяца одиннадцатого года Эйкё я почувствовала себя ужасно. Меня одолела тоска, мне казалось, будто я падаю на дно, причем и в левом и в правом моих карманах лежат увесистые камни, и мне от этого тяжело. Когда же я оказалась на дне, то там оказалось так темно, что ночи этого мира показались мне светом. Мне казалось, что прямо у меня в голове раздаются какие-то звуки и дует страшный ветер. Сил не было, тоска снедала меня.

Тут появились два черта и сказали: «Мы посланцы царя Эммы, наши имена —Головобык и Головоконь. Мы приходим к умершему человеку и забираем его душу».

Их глаза были так страшны, что не передать словами. Один черт — зеленого цвета, другой — красного. Когти — длинные, глаза — как луна и солнце. Высотой они были в три человеческих роста. В руках они держали железные пруты. Собираясь меня схватить, черти зашли слева и справа. Я не в силах передать одолевшие меня страх и тоску. Тут появился Фудомёо и стал бранить чертей: «Это не ваше дело! Пошли вон!» — он взялся за меч, прогоняя чертей, и они убрались восвояси.

Я оказалась одна в темноте. Доверившись ногам, я бросилась бежать, как стрела, выпущенная из лука, но тут сзади послышался неясный голос, зовущий меня. Я хотела вернуться, мне было так тоскливо — не передать. Я попыталась вернуться, но не могла сделать ни шагу назад, двигаться можно было только вперед. Поскольку я была босой, в ступни мне впивались острые камни, страдания были непереносимы. Кругом слышалось множество плачущих, страдальческих голосов, но никого видно не было. Удивительное дело: в руке у меня оказался посох, хотя никто мне его не давал. Я присмотрелась — это был «алмазный посох», с какими отправляются в паломничество в Кумано. «Странно. Ведь я отдала этот посох на время одному человеку, а он опять у меня». Я обрадовалась, что могла теперь опираться на посох, на темной дороге. Впопыхах я пронеслась уже три ри, ноги болели так, что словами не сказать, и тут я увидела приближение какого-то света, это снова был Фудомёо. Он сказал: «Ты ведь знаешь, кто я такой? Я — главный из тех пяти Великих царей, которым ты поклоняешься. В конце дороги находится распутье из семи дорог, я пришел сюда, чтобы ты не заблудилась. Так, как ты идешь, идти нельзя. Держись за эту веревку».

С благодарностью я взялась обеими руками за веревку, которая была у него, и так мы отправилась дальше. Боль в ногах унялась, и мне стало так легко идти, будто мои ступни не касались земли. Стало немного светлее — будто забрезжил рассвет. Я обрадовалась. Потом стало светло — будто наступил полдень. Вдали я увидела сосновую рощу. Заслышались голоса трех птиц: вороны, кукушки и нуэ — страх, да и только. Вокруг — снег и иней, стужа и холод. Когда поднимался ветер, будто острые шипы втыкались в мое тело.

Когда мы миновали эту далекую сосновую рощу, за ней оказались огромные горы. Фудомёо сказал: «Горы перед тобой — это те самые горы, которые преодолевают умершие на седьмой день после смерти. Ты тоже должна была бы перевалить через них, но поскольку поведу тебя я, ты сумеешь пройти другой дорогой».

Левее проходила широкая дорога, но черти-мучители заставляли грешников взбираться прямо по горам. Останавливаться им было нельзя, они ужасно страдали. Острые камни были подобны ножам. Тот, кто карабкался вверх, весь покрывался ранами, кто не мог перевалить через гору, кричал криком. От этих криков черти приходили в неистовство. Без всякого сострадания черти напоминали грешникам об их грехах. «Знайте все! Это воздаяние за совершенные вами дурные дела. Ну-ка помучайтесь!» — вопили черти и мучали грешников.

При этом каждый грешник кричал: «Я раскаиваюсь в своих грехах!»

Стоял такой крик — будто тысячу быков забивают. У тех, кого черти били железными прутьями, дробились кости, ноги — изранены в кровь, разодраны до самых кончиков пальцев.

Дальше протекала огромная река. Фудомёо показал мне на нее: «Вот это и есть река Сандзу».

Над рекой — три моста: золотой, медный и серебряный. По золотому мосту шли будды. Самые праведные из людей тоже переходили по этому мосту. По серебряному и медному мостам двигались добродетельные люди. Под золотым мостом цвели великолепные лотосы. Даже волны под этим мостом выглядяли спокойными и красивыми. Но если посмотреть вдаль, можно было увидеть еще один мост — железный. Он был сделан из тонких цепей. Черти-мучители понукали и толкали грешников в спины: «Идите! Идите вперед!»

Подгоняемые чертями грешники пытались перейти по металлической цепи на другую сторону, но ноги не выдерживали, они цеплялись руками и ногами, но тогда по мосту пробегало страшное пламя. Грешники падали навзничь, они были похожи на букашек, попавших в паутину. Пока грешник перебирался на другую сторону, поверхность реки вдруг начинала волноваться, вставали волны высотой в тридцать дзё, они вздымались и падают с ревом тысячи громов. Сердце замирало от ужаса — словами не передать. Между волнами виднелись длинные рога огромных змей, их глаза ярко сверкали подобно солнцу и луне. Открыв пасти, они высовывались из воды и извивались, будто говоря: если грешник свалится с моста, он будет проглочен. Нет слов, чтобы передать это. Дно реки было утыкано остриями клинков. Невыносимы страдания грешников, раскаивающихся в том, что они творили только зло и никогда не совершали добрых поступков.

Дальше на берегу реки сидела старуха-черт. Рядом с ней — огромное дерево, которое называется Биран . Старуха сдирала с грешников одежду и вешала ее на ветки этого дерева. У тех, чья вина глубока, одежда тяжелая, под ней сгибаются даже огромные ветви. Старуха же говорит: «Посмотри, как ужасны твои грехи!»

Она перечисляет все грехи, совершенные человеком при жизни, и ужас того, кто слышит это перечисление, не имеет предела. Голыми, плача и плача, грешники продолжают свой путь.

Когда я вышла к отлогому песчаному берегу реки, то увидела огромные ворота. Передо мной открылась неописуемо красивая и огромная песчаная площадь. В глубине располагались палаты и многоярусные башни, среди которых находился великолепный дворец. В этом дворце десять царей-судей сидели рядком. Самым страшным был царь Эмма. Его лицо было величиной в три сяку. Когда преклоняешь колени на этом последнем своем суде, и царь Эмма начинает говорить, его голос приводит в ужас — он подобен грому. Достаточно ему сказать одно слово, как тебя пробирает до печенок, и ты вся трясешься.

Перед Эммой — два бога, которых называют Кусёдзин , они записывают добрые и дурные дела. Перечень добрых дел записан на золотой табличке. Бог Кусёдзин, который находится слева, держит золотую табличку, у него мягкое красивое лицо. У бога Кусёдзин, находящегося справа, лицо — как у черта. Он держит железную табличку, там записаны дурные дела. Перед железной табличкой собрались многочисленные черти в облике людей, они перебивают друг друга, все голосят, ничего невозможно расслышать. Здесь собрались души всех, кто совершал в мире самые разные злодеяния, все они хотят обратиться к царю Эмме, их голоса так ужасны, что не передать.

И вот царь Эмма обратился ко мне своим страшным голосом.

— Я вижу, ты совершала паломничество в Кумано. Куда еще ты совершала паломничества? — спросил он.

— И в Кумано я тоже ходила, — произнесла я и стала перечислять, где я была.

—Да, у меня так и записано. Я хотел пригласить сюда настоятельницу твоего храма, потому что люди и все живые существа совершают только неправедные дела, совсем не делают доброго и перестали быть набожными. Я решил показать настоятельнице страдания, которые выпадают и мирянам, и тем, кто ушел от мира; я хочу, чтобы проводились «упреждающие молитвы» , чтобы люди думали о будущей жизни. Но когда я решил позвать настоятельницу, то покровительница твоего храма Каннон и Пять великих царей забеспокоились: «Поручите нам пригласить настоятельницу. Вы, наверное, знаете, что в этом году настоятельница навлекла на себя много бед, ее подстерегали опасности, но она обращалась к нам и просила явить нашу удивительную силу, преподносила сокровища, возносила молитвы. Если теперь мы пригласим сюда настоятельницу и она не вернется, никто уже не станет так молиться. И мы не сможем совершить чуда. Не будет и уважения к молитве. Что до «упреждающих молитв», здесь можно пойти на уловку и все объяснить во сне. Если же вы хотите показать все подробно, то пусть это будет исключительная женщина, позовите такую, ей и показывайте». Благодаря тому что они так беспокоились, я и решил позвать тебя. Ты здесь находишься вместо настоятельницы. Смотри же хорошенько! — так изрек Эмма.

Потом он продолжил:

— Итак, люди предпочитают дурные поступки, а благих дел подло чураются, «упреждающие молитвы» теперь не читают. Не стало людей, кому хотелось бы покровительствовать. Для того чтобы помочь глупому или жадному простолюдину, есть свои уловки. Это хорошо известно, поэтому считается, что бедные люди беспрепятственно попадут в рай. Мы позвали тебя, чтобы ты без изъятия передала то, что тебе поведают. Будь человек мирянином или монахом, безродным нищенствующим монахом или попрошайкой, всем посоветуй проводить «упреждающие молитвы». Добрые дела, которые совершает человек для самого себя, — этого мало. «Упреждающие молитвы» следует проводить и высоким и низким, благородным и простолюдинам. Высокий ли человек или низкий — он все равно только человек. Если они будут грешны, то и государь, и государыня попадут в ад, в мир голодных демонов. А нищенствующие монахи без роду и племени и попрошайки, если они не совершали грехов, станут, без сомнения, буддами. Однако, сколь это ни прискорбно, люди все подвергают сомнению. Сомневаются они и в действенности «упреждающих молитв». Поэтому и есть люди, которые говорят: «Как может буддийская служба, за которую заплачено, помочь упокоиться с миром? Разве это возможно?» Когда ты увидишь картину шести дорог — не закрывай глаз. Ведь тебе предстоит в красках рассказать все это и глупцам, и скупердяям. Ты должна будешь все рассказать и простым людям, и тем, у кого нет будды в сердце. А ведь сколько есть грешников! Грешнику скажешь и два и три раза, а он не послушает. Тогда объясняй пять, десять раз. Если и тогда не станет слушать, видно, суждено ему вступить на дурную дорогу. Что же касается «упреждающих молитв», то Фудомёо разъяснил их смысл настоятельнице во сне вот уж пять дней назад, и в храме вино пить прекратили, читают «Лотосовую сутру». Это благословенное доброе дело. Если хотя бы одного человека ты сумеешь приобщить к «упреждающим молитвам», это будет записано на золотой табличке.

Так сказал Эмма и повернул ко мне золотую табличку.

— Внимательно смотри и старательно рассказывай! — сказал он.

Как это благостно и досточтимо!

— Итак, покажу тебе тех, кто мучается.

Перед десятью царями-судьями на расстоянии в один тё находилась площадь, похожая на огромную сцену. На ней собралась тысяча человек: монахи, священники, монахини, женщины, мужчины, дети. Сбоку теснились те, кто родился не человеком, тут были и разные животные: лошади, быки, собаки, а также пернатые птицы. В общем, все живые существа без изъятия, которых призвали к Эмме. На востоке появились будды. На севере — черти, они кружили, как вылупившиеся паучата. На севере находилось зеркало из лазурита. Оно казалось огромной горой. Если повернуться к этому зеркалу, там отражаются и дурные дела и благие, даже если они малы, как капля росы. Ничего скрыть невозможно. Людей, которые собрались на площади, проверяли по табличкам Эммы, потом они поворачивались к зеркалу. Даже маленькое, как росинка, дело не оставалось незамеченным. Собравшиеся на северной стороне черти в зависимости от грехов хватали каждого, мучали и вели в мир голодных духов или туда, где рождаются животными. Были и такие, кого забирали в мир демонов, вели в разные части ада. Грешники вопили: «О, ужас! Я не делал добрых дел, творил только зло!». Их посмертные страдания не имели предела.

Черт Головоконь и черт Головобык подъехали на телеге, они посадили в нее человек двадцать мужчин и женщин, высокородных и простых. Они покатили туда, где ярко разгоралось пламя, и ревущий голос Головобыка тоже как будто превратился в пламя, он орал: «Это огненная колесница! Те, кто едет в этой колеснице, совершили десять злодеяний, пять преступлений, им надлежит спуститься в беспросветный ад. После того как они попадут туда, даже если за них станет молиться праведник, спасти их будет невозможно. Может быть, они спасутся, когда пройдут тысячи кальп».

Потом Эмма сказал: «Смотри, зеленый и красный черти надевают на людей ярмо, связывают веревками и мучают тех, кому предстоит спуститься в мир голодных духов и животных. Ярмо надевают тем, кто при жизни любил детей и не убивал. Если за них неустанно молятся, то по прошествии тридцати трех лет они смогут стать буддами».

Потом я увидела красивый терем и подумала было, что там находятся будды, но тут поняла, что страшные черти хватали людей и, истязая их, загоняли в этот терем. Дверь открыли изнутри, оттуда с силой вырвались огонь с дымом. Огонь полыхнул далеко-далеко, запахло гарью. Изнутри вопили бесчисленные люди. Это был огненный бездымный ад.

Эмма сказал: «В эту часть ада попадают те, кто пылал гневом, бесплодные женщины, те, кто произносил слова: “Чтоб ты сдох!” Ни в коем случае нельзя даже на словах желать человеку смерти, и уж тем более гневаться. Даже если молиться за этих людей, вызволить их будет трудно».

Теперь схватили некоего мирянина. Около него суетились четыре или пять чертей. Они стреляли в мирянина из луков, так что все его тело оказалось, утыкано стрелами. Из стрел вырывалось пламя. Четверо чертей держали мирянина за ноги и за руки, а один разжигал огонь. Мужчина корчился, поджариваясь на этом огне, из его тела обильно вытекал жир. В довершение всего его перевернули и стали трясти, мясо медленно сползло с него, а когда остались одни кости, его бросили на землю. Но немного погодя он снова ожил и стал выглядеть как прежде, и тогда его снова начали пытать.

«Это человек, который при жизни постоянно пил и ел то, что принадлежало монахиням, он никогда и не думал совершать подношений, понукал монахами, обладая временным могущество, вел такую жизнь, будто он выше тех, кто ушел от мира, он не молился богам и буддам».

А вот какого-то человека положили на доску, придавили его огромным камнем, на который черти забрались сверху. Из него ручьем потек жир, потом камень сняли, и черти стали топором разрубать его на части. Так они мучили его. Да неужели это монах школы Риссю?

«Он нарушал пятьсот заповедей , пил много вина, ел жирную пищу, вел неподобающе роскошную жизнь, не проводил служб. А питаться изысканной пищей для монаха — страшный грех».

Вон Головоконь и Головобык впрягли мужчину в китайский плуг , крепко-накрепко привязали его. «А ну, пошел!» — стали колотить они его. Тот попытался сдвинуться с места, но плуг оказался слишком тяжел, ни шагу не сделать. Черти разъярились, стали колотить его еще сильнее, у мужчины из глаз и изо рта потекла алая кровь, но черти усердствовали еще больше. У того вылезли глаза из орбит, вывалился язык, дыхание стало прерываться. Насекомые облепили все его тело, смотреть на это было невозможно.

«Этот человек вступил на путь служения будде, но не выполнял свои обязанности, не проводил служб, погонял лошадей и быков, с утра до ночи истощал свое сердце желаниями, вел себя глупо и жестоко и стал врагом Трех Сокровищ. До бед людских ему не было дела, а уж таких бессловесных тварей, как лошади и быки, мучил, ни о чем не думая. Такие люди испытывают страшные страдания и попадают в ад. Все это совершенно противоречит тому, что должен делать монах. Когда мирянин делает зло — это грех. Но больше, чем мирянина, вина монаха, ему грешить непозволительно. Среди монахинь особенно много таких, кто грешит. Им не нравится, что у них белые зубы, поэтому они жуют краску — чернят зубы. Таких заставляют пить расплавленное железо, и оно сжигает их изнутри. Мирянам эта пытка тоже подходит».

Еще одному человеку черт наступил на голову и воткнул в глаза медные иглы.

«Это наказание для тех, кто в этом мире вел себя так: каждый раз, как глядел в зеркало, переживал, что плохо выглядит. Такой человек понапрасну украшает свое тело, а о том, что будет в следующей жизни, не заботится. Каждый раз, когда смотришься в зеркало, заботься о том, что годы идут, и приближается конец. Зеркало существует для того, чтобы просить о спасении. Те, кто так не делает, склонен исключительно к греху, молитв не возглашает. Это жалкие люди», — произнес Эмма и затем продолжил: — «Те, кто воровал, заставлял людей отводить глаза и крал у них, те, кто высматривал в людях дурное, те, кто видел в будде зло, те, кто видел в мирянах и монахах одно дурное, тот грешил глазами. Наступив на голову, им выкалывают глаза медными ножницами.

Те, кто лгал, поносил будд и сутры, порочил монахов, своим длинным языком наговорили на множество грехов. Им растягивают языки, расстилают их и вбивают колья по краям, а Головоконь и Головобык эти языки на лошадях и быках вспахивают. В язык впиваются насекомые. Ужас!

Те, кто изо дня в день убивал живое в горах, в реках, отнимал яйца, о которых пеклись родители, — эти люди совершали убийство. С них сдирают кожу, насаживают на вертел и жарят.

Того, кто поджег дом другого человека, заворачивают в железный коврик величиной в десять татами, и черти выжимают из него жир, смотреть на это невозможно.

А теперь посмотри на человека, который распускал слухи. Он говорил то, чего не было, рассказывал небылицы, сбивал людей с толку, хватал то, что ему не положено, правду и неправду не различал, любил ложь. Такого лжеца завязывают веревкой на семь узлов, поворачивают лицом вверх, и пытают: запускают ему в горло змей, змеи заползают внутрь, становятся языками пламени и сжигают его. Он хвалил себя, а других поносил, он лгал и убивал людей!

Тем, кто будто бы ушел в монахи, но волосы не остриг и обликом остался мирянином, тому железными ножницами отрезают голову и срезают с костей мясо».

И вот на похожей на сцену площади, где раньше было множество народу, почти никого не осталось — разобрали кого куда. Осталось совсем немного людей — человек двадцать. Среди них находились дзэнский монах, монах школы Рицу, праведный монах, тот, кто молился о возрождении в раю, подвижник. Они вздыхали и горевали: «Неужели и нам суждено попасть в лапы чертей-мучителей?!»

Но Эмма пощадил их: «Успокойтесь. Если ты провел поминальные службы с привлечением тысячи или десяти тысяч монахов, если ты жарко молился за покойных родителей, если ты проводил “упреждающие молитвы”, если на большой реке ты устроил паромную переправу, а через малую перекинул мост, если в храмах строил залы и пагоды, если ставил статуи будд, то ты совершил много добра. На ком вины нет — в ад не попадет. Так же и ребенок до семи лет. Положитесь на волю будд и идите с ними. Только буддами вы сейчас не станете».

Я увидела и услышала страшные вещи. Здесь трепещут даже те, на ком черное монашеское одеяние и оплечье. И я задумалась: а какая я монахиня? Когда я посмотрела вверх, то увидел кого-то в три человеческих роста. Он шел к Эмме, поднимаясь по высокой лестнице. Когда я рассмотрела лицо, то поняла, что это прошла одиннадцатиликая Каннон из нашего храма. Нет никого более достойного благодарности, дающего радость, придающего силы, благословенного. Она села напротив Эммы и сказала: «Мы пригласили сюда монахиню Кэйсин, не выйдут ли из этого одни кривотолки? Передо мной она миллион раз произносила молитву, читала “Рисюбун” . Сёхан в Кувабара, тот, что соорудил божницу священного огня , просил: “Если Кэйсин умрет, то, не дожидаясь окончания срока обета, я разрушу божницу священного огня. Если возможно, верни ее”. Посмотрите на эту женщину, перебирающую четки и возжигающую божницу священного огня, и отпустите ее поскорее. Не то время пройдет, и возвращаться будет трудно. Если она вот так умрет, это будет очень печально. Если возможно, поскорее отпустите ее».

У Каннон из глаз медленно потекли слезы, это было так умилительно, что словами не выразить.

Фудомёо сказал: «Мне тоже кажется, что не было особой необходимости ей сюда приходить. Она верит в меня, с третьей луны ею овладел тяжелый недуг, но она верила в меня и возносила молитвы, она просила возжечь священный огонь, она молилась так неистово, что ее будет жаль. Да и я до сих пор изо всех сил защищал ее жизнь. В четвертую луну она чуть не умерла несправедливой смертью, но Каннон и я помогли ей. Она едва не заблудилась на дороге, ведущей сюда, поэтому я пришел, чтобы указывать ей путь. Но если показывать ей все шесть дорог, то меньше трех дней это не займет. Побыстрее отпустите ее. Если минует час Овна , ей уже не вернуться».

Когда он сказал так, Эмма ответил: «Я и сам не хочу, чтобы она оставалась. Она ежедневно без устали читает сутры, совершает подношения. По этой причине я и хотел показать ей тех, кто страдает. Теперь же она должна поскорее возвращаться».

Эмма обратился ко мне: «О том, что тебе показали, ты должна поведать без утайки. Расскажи обо всем настоятельнице. Наверное, вскоре мы призовем сюда и ее, но пока вместо нее позвали тебя и все тебе показали. Согласно мнению Каннон, этого достаточно. Впредь будь глубоко сострадательной, никогда не становись скаредной.

Ты хорошо овладела знаниями. Не ленишься в богослужении. Ты надежный человек. Наблюдай за своими юными ученицами. Кто имеет больше, чем необходимо, обязательно впадет в грех и попадет в ад. Весьма глупо и прискорбно достичь просветления только самой. Не упуская ни одного человека, веди их по пути Учения. Будь чуткой. Будды древности были сострадательными. С рассвета до заката старательно проводи службы, приноси на алтарь цветы и благовония, строй такие храмы, как в старые времена, — вот так и поступай. Все это зачтется тебе в качестве благих деяний. Не имеет значения, благородный ли человек или простой, если он служит будде — это путь в будущую жизнь. Конец нынешней жизни не обязательно зависит от возраста, ведь жизнь человека — будто капля росы, все проходит, будущая жизнь — вот главное.

Стать монахом, а потом возвратиться к мирской жизни — большой грех, из-за которого попадешь в ад. Человеку, который так поступает, следует сказать, чтобы он не делал этого. Курить вино — чрезвычайно дурно. Когда куришь вино, возгорается адское пламя. Даже если речь идет о поминальной службе, деле благом, все равно, когда подают вино, оно возжигает адское пламя, и душа усопшего сгорает в нем и пропадает, этого нельзя допустить. Одним словом, в вине заключен страшный грех. А если вино курит монах, у него не останется времени на проведение служб. С утра до ночи он занят, якобы служа людям, а о будущем мире и не помышляет, о будущей жизни он и не помнит. Когда он отправится в путешествие к Желтому источнику, перед лицом Эммы черти-мучители Головобык и Головоконь раскроют все его грехи без остатка. Все занесено в Список смерти , и когда придет время повернуться к Кусядзину, как он сокроет грехи? Хоть и захочет такой человек оборониться, да не сможет — ведь придет время Эммы. И разве в какой-нибудь сутре говорится, что монахам дозволяется это делать?

Полагаясь на учение будды, ты должна воодушевляться учением своей школы. Однако ругать другие школы и защищать только свою — весьма скверно. Если веруешь, можно принадлежать к любой школе. Те люди, которые глубоко верят и молятся, если они, поклоняясь будде Амиде, хоть раз возглашали «О, будда!», тех он, безусловно, возьмет к себе. Кто чурается будды и считает, что мудрость обретается только в мире людей, тому уготованы вечные адские страдания, и даже если молиться за него, спасти его будет трудно. Всенепременно следует читать “упреждающие молитвы”, а потом во что бы то ни стало нужно проводить панихиды. Вырезай пагоды для дхарани . Ставь изображения будд. Строй мосты. Возводи залы и пагоды по образцу древних. Панихиду следует проводить согласно положению человека в обществе. Во время “упреждающих молитв” следует готовить особую пищу. Если панихиду не проводить — ничто не поможет. Одним словом, и молитв, и богослужений, и приношений должно быть в достатке. Для заупокойной службы подношения должны быть приготовлены с особенной тщательностью.

Доброе дело, содеянное с искренностью, — капля дождя, превращающая море в бездонное; доброе дело, содеянное притворно, — песчинка, попадающая в море. Молиться о будущей жизни нужно от всего верящего сердца. Эта жизнь — только пристанище, она подобна росинке, эта жизнь течет во временном, преходящем мире. От него лучше бежать. Хорошенько смотри вокруг, укрепляй сердце, отвращайся от суетности, поисков славы, дурного, корысти. Будь набожной, всей душой предавайся просвещению монахинь и мирянок. Имея сострадательное сердце, будь полезна тем простым смертным, кто сир и убог.

Дней для очищения в месяце десять. В “Сутре десяти царей” говорится, что в дни первый, восьмой, четырнадцатый, пятнадцатый, восемнадцатый, двадцать третий, двадцать четвертый, двадцать восьмой, двадцать девятый и тридцатый бодхисаттвы держат совет с Десятью царями относительно дурных и добрых деяний живых существ и записывают их. Те испытания, которым подвергаются Десять царей из-за грехов людей, трудно вынести, они не уступают страданиям грешников. Хотя они рассчитывают, что живые существа, которые намереваются стать Буддами, будут совершать праведные и добрые дела, грехи копятся, а добрых дел нет как нет. А ведь будды так любят несчастных — даже сильнее, чем родители своих детей.

Твой дед, монах Кэйа, находясь между жизнью и смертью , исполнил “упреждающие молитвы”, набрался решимости и убедил людей проводить “упреждающие молитвы”, он сделал доброе дело, отказавшись от вина. Кэйа попал в ад, но благодаря тому, что он месяцами усердно переписывал сутры, смог избежать страданий на трех дорогах. Упреждающие молитвы — благо. Помни: упреждающие молитвы — благо.

Еще передай Сёхану из Кувабара. Сначала он был недостойным человеком, но он изменил свое сердце, тысячу дней поддерживал священный огонь, сжег в том огне восемь тысяч табличек, он сделал благое дело и обратил его во благо всего мира, в первую очередь тех душ, чьи грехи были тяжки. Сёхан спасся из ада, в который должен был попасть. Будды и боги заступаются за тех, кто на них надеется, кто строит залы и пагоды, полагается на богослужения. И все школы используют также и медитацию — спасение собственными силами. Пусть он возжигает священный огонь. Все, кто выполняет заветы своей школы, сердцем отдается учению, один за другим окажутся в Чистой земле будды Амида».

Так сказал Эмма, и еще он велел передать Сёхану: «Пусть ни в коем случае не будет спесивым. Пусть старательно просвещает тех, кто в неверии своем погряз в глупости и жестокости».

Еще Эмма велел передать Гэппо, человеку, обладающему знанием: «Этим летом, во время сезона дождей, не думая о том, как помочь сирым и убогим, он только и делал, что читал сутры, день за днем проводил в недеянии. Это достойно сожаления. Всецело и полностью полагаясь на буддийское учение, следует проповедовать. Достичь просветления только самому — значит смириться с неведением других. Следует неустанно просвещать людей. Дело Гэппо — спасать жалких и глупых людей. Пусть убеждает, пусть собирает пожертвования, пусть привлекает тысячи и десятки тысяч монахов для проведения заупокойных служб. Именно это послужит на пользу и ему самому. Не забывая думать о людях, пусть спасет хотя бы одну жизнь. Передай это Гэппо.

Скажу еще раз: твое дело — рассказывать людям об “упреждающих молитвах”. В течение всех сорока семи дней приношений должно быть вдосталь. Тех, кто исполняет церемонию “упреждающих молитв” тридцать три года, возьмут с собой будды и в течение сорока девяти дней станут указывать им путь. На темной дороге для них не будет препятствий».

Именно это сказал Эмма.

— Пожалуйста, отпустите ее. Время идет, возвратиться будет трудно, — попросил Фудомёо.

Тогда Эмма спросил:

— Ты читала сутру «Канкё» ?

— Читала.

— Что ж, тогда преподнесу тебе гимн, — он продекламировал гимн.

Эмма скрепил письмо к настоятельнице своей печатью.

— Теперь быстро возвращайся.

Такую же печать, как на письмо, он поставил мне на лоб и повторил: «Возвращайся скорее!»

Но тут появились два страшных черта, они закричали: «У нее связь с миром уже прекратилась, а она все еще не горит! Она умерла раньше своих родителей, а это никуда не годится. Куда это ей возвращаться!»

Они гневно выкатили глаза, было так страшно, что душа, казалось, покинула мое тело. Хотя Фудомёо говорил мне возвращаться, но я увидела и услышала столько невыносимо страшных вещей, что все мое тело болело, и двинуться я не могла. Тогда Фудомёо схватил меня за руку и потащил. И это было так радостно, что и сказать невозможно.

Пока Фудомёо вел меня назад в наш мир, по дороге попадалось множество душ, которые просили: «Передай, пожалуйста...» Они так быстро двигались, что не каждую душу удавалось услышать. Каждая душа, наверное, просила, чтобы за нее молились. Должно быть, каждая умоляла: «Пусть хоть один разок помолятся обо мне как следует — даже этот раз много поможет мне».

Вот ко мне обратился монах лет пятидесяти с небольшим: «С тех пор как я умер, не прошло еще и двух раз по семь дней. Мое имя — Учитель из Ивовой башни, я из храма Сёгакудзи . Передай моему преемнику: “На тридцать пятый день непременно прекратите пить вино, переписывайте сутры. Когда я жил в мире людей, я был милосерден к сирым и убогим, повторял, что о себе я не думаю и жалею только других людей, но и себя я тоже жалел, да и алчность жила в моем сердце, поэтому на тридцать пятый день мне предстоит испытать страдания дороги голодных духов. Но если переписывать сутры, то этих страданий удастся избежать. Если же пить вино, от этого будет один вред” — так он сказал и пропал.

«Я дед из Тадзима, — произнес монах, который ехал верхом на гнедой лошади. Увидев Фудомёо, он торопливо спешился. — Передайте Синъэмону: я всего лишь греховный человек, но я отдал свое сердце буддийскому учению, в последнюю ночь я растопил образовавшийся с вечера лед и совершил омовение. Я отбросил страсти, неустанно молился будде, по этой причине я избежал греха заблуждений и страданий. Я совершил упреждающие молитвы, находясь между жизнью и смертью, я не пил вина, одинаково относился и к высоким, и к низким. Благодаря этому я не попаду в ад. Я всем обязан доброте Синъэмона. Он помогал мне при жизни, молился обо мне после смерти, это радостно. Всякий должен помолиться с жаром». Потом он добавил: «Хорошо, если мои внуки и правнуки станут монахами».

Потом к нам понуро обратился послушник лет четырнадцати-пятнадцати. «Передайте: я из семьи Акано из Тадзимы, меня зовут Сюнтё. Я жил в храме Корайдзи в Энами, но нежданно-негаданно попался под горячую руку монаху нашего же храма. Теперь я приму муки мира демонов, это так горько. Мои родители думают: “Как жаль, что он умер раньше нас, теперь пламя обоймет его тело”. Передайте им: чтобы я избежал мук мира демонов, следует переписывать сутры. Скажите это и моему старшему брату — он министр народных дел, и настоятелю храма Корайдзи. Если они станут пить вино, все будет бесполезно. А вот если человек, которого зовут Дайамидабу из храма Тэннодзи , станет от всего сердца молиться за меня, это точно поможет и принесет мне благо. Передайте это». Плача, он некоторое время стоял с понурым видом, верхняя часть его тела была обнажена и из груди текла кровь, волосы растрепались, а вид был такой растерянный, что и не описать.

Потом выскочил человек по имени Дэйдо Ваэмон Сабуро, убитый в Моригути. Он был страшен как черт — волосы растрепаны, окровавленный, с обнаженным мечом. Не успел он и слова сказать, как сзади его настиг враг. Он закричал: «Куда ты бежишь? Времени мало, возвращайся обратно!» Они одновременно выставили вперед мечи, и их схватка началась сначала. Ни слова не говоря, я двинулась дальше. Даже во время схватки бывают передышки, но муки за грех человека, ушедшего в монахи, а потом вернувшегося в мир, не прерываются ни на мгновение.

Потом мне встретились люди, занимавшиеся соколиной охотой. Они проваливаются в огненный ад, где собираются их жертвы, чтобы предъявить им обвинение. Те соколы, которых они использовали для охоты, превращаются в железных птиц, клюют их печени, проникают внутрь тела. Эти люди ужасно мучаются — примеров не подобрать. Даже если совершить много добрых дел, это ни капельки не поможет. За те грехи, которые совершают дети в этом мире, полностью отвечают родители, которые беспрерывно испытывают страдания. Если же родители попадают в ад, среди детей не должно быть таких равнодушных, которые останутся в миру.

— Пусть как можно больше людей уходит в монахи! — так передали эти люди.

Для тех, кто держал птиц в неволе, птичьи клетки составили наподобие решеток в тюрьме, затолкали их туда столько, что они не могли пошевелиться, и подожгли. Их вопли были непереносимы.

Те, кого называют служащими потустороннего мира или посланцами потустороннего мира, — это те, кто служит на посылках между адом и раем .

Потом я увидела бродячего монаха, который опозорил свое звание. Он стоял вниз головой и что-то пилил — то ли длинной ножовкой, то ли пилой.

Души просили: «Завтра в первую очередь сделайте приношение водой. Если не совершить приношение, нам будет нечего пить. А если ежедневное подношение душам умерших делается с мыслью накормить им людей, то мы из такого подношения и рисинки не берем. Если эта еда преподнесена нам на время, а потом будет отдана кому-то другому, то мы станем ее охранять, но это тяжелое бремя. Это горько. Особенно хорошо, когда подношение делается душам тех, за кого некому молиться, и нищенствующих монахов».

Еще я встретила своего деда с материнской стороны. «Хорошо, что я тебя встретил. Передай вот что, — радостно сказал он. — Скажи это патриарху и министру государева двора из столичного храма Дзюринъин, что в долине Бисямондани возле горы Тодзан. Хотя при жизни я говорил: “Я достигну всего!”, — но сейчас я всем сердцем познал учение, и особенно радостно, что я молился за родителей. Пусть патриарх переписывает сутры! Только через это можно стать буддой» Еще он добавил: «Пусть радуется, если внуки пойдут в монахи».

С этими словами он исчез.

Потом появилась согбенная старуха лет семидесяти, она сказала для передачи господину Дзидзю: «Я тетка господина Дзидзю из Кувабары. Сама-то я глупая да убогая, но в мой последний час господин Дзидзю вместе с Тёки с горы Хиэй хорошо служили будде, когда я лежала на смертном одре, мой последний час был радостным. Пусть хорошенько молится».

Потом появился монах лет шестидесяти: «Я тоже хочу передать господину Дзидзю. Я умер в монастыре Нэгородзи , тяжелых грехов у меня много. Но поскольку творили “упреждающие молитвы”, мне было благостно. Тысячу дней горел священный огонь, сожгли две тысячи табличек. Своим подвигом, направленным на благо всего мира, господин Дзидзю спас всех. Это благое дело, мы ему благодарны», — произнес он и стал невидим.

Хотя я встретила еще и других людей, но всех не запомнила. Пока я думала о том, как мне не забыть все послания, что мне передали в пути, Фудомёо, будто что-то рассчитав, сказал: «Все, иди сама». Я только собралась поступить по его слову, как тут же оказалась в нашем мире. После того как я это поняла, стало ясно, что мои ноги так распухли, что я не могу ни стоять, ни сидеть. Четыре или пять дней я не могла прийти в себя, мне было страшно, тело болело, одолевала печаль.

Да, вот что еще. Когда я видела ад, там были дети-выкидыши, они тонули в пучине крови, так, что видны были одни головы, а тел не видно. В бурлящей крови многие матери прижимали к себе младенцев, при этом не было слышно ни звука. Из этой крови вылезла женщина. Она сказала: «Говорят, что можно помочь мне переписыванием сутр, скажите это моим родителям». Сказав так, она тут же снова погрузилась в пучину.

Те, кто ссорятся с другими, и мужчины, и женщины, страдают на дороге демонов.

Тот, кто такое видел, будет страстно молиться будде. Что бы ни случилось, нужно иметь милосердие в сердце, и конечно, нужно молиться о главном — о будущей жизни. Это все.

Через три дня Кэйсин воскресла. Как и велел Эмма, она стала проповедовать «упреждающие молитвы».

Прошло три года, в пятнадцатый день десятой луны, когда Кэйсин исполняла свои обязанности в храме и проходила мимо изображения Каннон, к ней спустился голубой паук. Настоятельница сказала: «Кэйсин, возьми его».

Когда Кэйсин подошла к пауку и взяла его, то никак не могла разжать кулак, будто дух ее отлетел далеко-далеко. Все испугались, пытались разжать ей кулак, но ничего сделать не смогли. И тут бог через жрицу явил следующее: «В прошлый раз Кэйсин пригласили во дворец Эммы, но поскольку умирать ей было рано, она вернулась. Однако многие говорили: «Это неправда». Поскольку таких людей было немало, ее снова призвали к Эмме. Когда она прибыла во дворец, Эмма сказал ей: «В прошлый раз, когда ты попала сюда, твоя карма была хорошая, и я позволил тебе уйти. После этого ты по моему наущению творила “упреждающие молитвы”, и это очень хорошее дело. Благое. Однако люди не верят тебе. В прошлый раз я поставил тебе на лоб печать, теперь она истерлась и не видна. Сейчас я поставлю оттиск на твоей ладони. Пользуясь им, такую печать следует вырезать из дерева, сделать с нее оттиски и предъявлять людям». Сказав так, Эмма поставил печать на ладонь Кэйсин.

В тот же день вечером — в час собаки, Кэйсин вздохнула, ее дыхание восстановилось, она разжала кулак, там были голубые мощи , испускавшие свет.

В следующем году творили упреждающие молитвы, в течение десяти дней читали тысячу сутр. В это время и были предъявлены мощи, и тогда многие встали на путь веры. На восьмой день явился некий монах. «В этом храме нет изображения Эммы. Я вырежу статую и подарю храму», — сказал он. Монах стал искать подходящее для скульптуры дерево . Оказалось, что прямо за храмом растет такое дерево. Монах с утра до вечера работал ножом, вырезал статую. Все были ему благодарны, а монах, как был, только кончил работу, тут же и исчез.

— Должно быть, это сам Эмма появился и сделал сам себя, — восхищенно говорили кругом.

А ту печать, которая была на руке Кэйсин, показали высокомудрому Гэппо, с нее сделали оттиски и показывали людям.

После своего воскрешения Кэйсин собственноручно записала то, что видела и слышала, однако во время одной смуты записи пропали. Я был близок к воскресшей, поэтому переписал записи и теперь преподношу их. Недостающие части я восстановил и преподношу этот дар от всего сердца, пусть рукопись хранится в храме Тёходзи.

Переписка закончена 22 дня 8 луны 10 года Эйсё в центральной келье восточного общежительного дома монахов в храме Тэнъодзи. Тот, кто откроет и прочтет рукопись, тот поучаствует в деле на благо всех.

Монах Сэйкэй.

С 11 года Эйкё до 10 года Эйсё прошло уже почти семьдесят пять лет. В 11 году Эйкё мне было шесть лет. Кэйсин заботилась обо мне, жаль, что я забыл ее благодеяния. Первый день десятой луны — день ее смерти.